— Однако в этой священной книге каждая сура начинается с одной и той же фразы: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!» — нашла удачный ответ Аржанова. — Бог милостив, ваша светлость.
Шахин-Гирей так удивился, что забыл о предмете разговора, приведшем его в сильнейшее раздражение:
— Вы читали Коран, Анастасия?
— Ну, положим, не весь.
— Собираетесь перейти в нашу веру? — осведомился правитель, взирая на русскую путешественницу с новым, особым интересом.
— О нет, ваша светлость, — она рассмеялась. — Я не желаю добровольно стать человеком второго сорта, узницей мусульманской тюрьмы, именуемой гарем.
— Нашим женщинам нравится жить в гаремах.
— Рожденным в рабстве незачем мечтать о свободе. Она — для тех, кто умен, смел, уверен в себе…
Может быть, она говорила с повелителем крымских татар слишком дерзко. Может быть, ей следовало больше притворяться и подыгрывать его непомерным амбициям, заставляя раскрыть до конца планы и замыслы. Хотя он сейчас не считал нужным таиться перед ней, говорил вполне искренне. Намерения его были ясны. Это здесь, в Керчи. А что будет, когда русские вернут ему трон и безграничную, самодержавную власть в его государстве?..
Но разговор утомил Шахин-Гирея.
Помедлив, он спросил Аржанову, не хочет ли она погулять по саду и увидеть воочию лучшую пору в жизни его подданных — сбор винограда. В руках правителя очутился бадауч — нож, приспособленный для срезания плодов и листьев. Короткий, широкий, с крюком на конце и очень острый, бадауч идеально подходил для работы в саду. Конечно, изобрели его не татары, а греки, в древности основавшие в Тавриде свои земледельческие фактории. Садовые ножи, подобные бадаучу, встречаются на раскопках в Херсонесе, в Керчи, в Феодосии…
Не спеша шли они между двумя шпалерами с кустами винограда. Светло-коричневые узловатые лозы причудливо изгибались, цепляясь тонкими зелеными усиками за веревки, натянутые между столбов. Так они поднимались над землей, иссушенной жарким солнцем, и удерживали на весу гроздья темноватых прозрачных ягод, наполненных волшебным соком.
Солнце клонилась к горизонту, но рабочий день в поместье Юсуп-бея еще продолжался. Сборщики, неся за спинами продолговатые, похожие на коконы, корзины, сновали у кустов. Бадаучами они ловко срезали кисти и бросали их в корзины. За Шахин-Гиреем тоже шел такой сборщик-подросток. Светлейший хан выбирал для гостьи самые красивые, самые спелые, самые большие гроздья винограда, одним взмахом садового ножа отделял их от лозы и передавал мальчику. Тот бережно укладывал сладкий урожай в корзину.
Склоняясь к Аржановой, Шахин-Гирей весело улыбался. Вечерняя картина в саду совершенно изменила его настроение. Повелитель вслух декламировал стихи своего любимого поэта Омара Хайяма, лично им переведенные с персидского на тюрко-татарский:
Только в стихах «кровь лозы» добывается легко и быстро. В жизни ягоды винограда проходят долгий путь прежде, чем станут тем благородным напитком, который со всей силой художественного дара воспевал Омар Хайям, персидский поэт, ученый и мыслитель XII столетия. Светлейший хан, вполне разделяя его восторг, давно изучил прозаические этапы превращения солнечных ягод и теперь предложил Анастасии проследить их путь в поместье Юсуп-бея.
Сначала они пришли в сарай, просторный и хорошо проветриваемый. Там русская путешественница увидела тарапан, или каменный ящик, размером примерно 3×3 метра, с высокими бортами, с покатым полом и довольно-таки большим отверстием в нем. Сборщики опрокидывали свои корзины прямо в тарапан, и он постепенно наполнялся виноградом сорта «кокур», весьма распространенным на востоке полуострова.
Затем к делу приступила бригада давильщиков. Крепкого телосложения мужчины, босые, в штанах, закатанных как можно выше, положили руки друг другу на плечи и образовали тесную шеренгу от одного края тарапана до другого. Фиолетово-синяя, словно бы живая масса ягод доходила им почти до колен. Они начали топтать ее, перетирать ногами, давить и медленно двигались по каменному ящику взад и вперед, иногда останавливаясь для отдыха.
Было в их работе нечто завораживающее, виноград под ними немного напоминал морские волны, чмокал, шевелился, выпускал бело-розовую пену и истекал густым темным соком. Он становился суслом, тем самым, что уходило из тарапана через отверстие в полу и наполняло медный чан, на две трети врытый в землю. Но пряный запах будущего вина уже витал под крышею сарая.