Неподалеку от перекрестка с Порта Кавалледжери, не дальше двадцати метров от пропускного пункта, где полицейский выслушивал переданные инструкции, находилась дверь дворца инквизиции — запертая дверь, снабженная электрическим звонком. Фаулер жал на кнопку до тех пор, пока не послышался шум открывавшихся замков. В щелку выглянул хмурый пожилой священник.
— Что вам угодно? — спросил он неприветливо.
— Нам нужно повидать епископа Ханера.
— Как вас представить?
— Отец Фаулер.
— Мне это имя ни о чем не говорит.
— Я его старый знакомый.
— Епископ Ханер отдыхает. Сегодня воскресенье, и палаццо закрыто. Всего доброго. — Священник досадливо замахал рукой, словно отгоняя надоедливых мошек.
— Ради Бога, святой отец, епископ что, в больнице или на кладбище?
Священник оторопело уставился на Фаулера:
— О чем вы?
— Епископ Ханер говорил мне, что не успокоится до тех пор, пока не заставит меня заплатить за многочисленные прегрешения, так что он, верно, болен или умер. Иного объяснения я не нахожу.
Выражение лица священника слегка изменилось, равнодушие улетучилось, и вместо враждебности во взгляде теперь сквозило возмущение.
— Похоже, вы действительно хорошо знаете епископа Ханера. Подождите пока там, — сказал он, вновь закрывая у них перед носом дверь.
— Как вы догадались, что епископ будет на месте? — поинтересовалась Паола.
— Епископ в жизни не отдыхал по воскресеньям, dottora. Я бы удивился, если бы ему вздумалось сделать это как раз сегодня.
— Ваш друг?
Фаулер поперхнулся.
— Ну, на самом деле это человек, который ненавидит меня больше всех на свете. Гонтас Ханер — уполномоченный по надзору за деятельностью курии. Старый немецкий иезуит задался целью положить конец бесчинствам Священного Альянса во внешней политике. Церковная версия министерства внутренних дел. Именно он возбудил дело против меня. Он возненавидел меня за то, что я ни словом не обмолвился о заданиях, которые мне поручали.
— И как он воспринял то, что вас оправдали?
— Тускло. Он сказал, что сам лично предал меня анафеме, и рано или поздно ее засвидетельствует Папа.
— Что означает анафема?
— Указ об официальном отлучении. Ханер знает, чего я боюсь больше всего: что церковь, за которую я сражался, закроет мне путь на небеса после смерти.
Паола встревоженно взглянула на него:
— Отче, можно узнать, что мы здесь делаем?
— Я пришел исповедаться.
Ризница базилики Святого Петра
Ватикан
Швейцарский гвардеец обмяк и беззвучно повалился как сноп. Намного больше шума наделала его алебарда, со звоном грохнувшись на мраморный пол. Лезвие ножа, перерезав гвардейцу горло, рассекло трахею.
Одна из монахинь выглянула из ризницы, привлеченная шумом. Закричать она не успела. Кароский свирепо ударил ее по голове. Женщина упала ничком, оглушенная. Убийца неспешно носком ботинка откинул край головного убора черницы, подбираясь к шее. Достигнув цели, он со всей силой наступил на нее ногой. Сухо хрустнули позвонки.
Вторая монахиня доверчиво высунула голову в коридор. Ей понадобилась помощь подруги.
Кароский вонзил ей нож в правый глаз. Когда он потащил ее за собой, чтобы уложить в коротком проходе перед ризницей, он уже волочил труп.
Убийца обозрел три безжизненных тела и перевел взгляд на двери ризницы. Потом посмотрел на часы.
У него оставалось еще пять минут, чтобы поставить клеймо мастера на творении рук своих.
У парадного входа во дворец Святой службы
Паола открыла рот, услышав заявление Фаулера, но возразить не успела: дверь резко распахнулась. Вместо престарелого священника, стремившегося от них избавиться вначале, появился сухопарый епископ с аккуратно подстриженной рыжей шевелюрой и бородой. На вид ему было лет пятьдесят. Он обратился к Фаулеру, изъясняясь с сильным немецким акцентом. Речь его была обильно приправлена презрением и раскатистыми «р».
— Глазам своим не верю, прошло столько лет, и вот вы здесь, у моего порога. Чем обязан столь неожиданной честью?
— Епископ Ханер, я пришел просить вас об одолжении.
— Боюсь, отец Фаулер, вы не имеете права ни о чем меня просить. Двенадцать лет назад я кое о чем просил вас, а вы отмалчивались целыми днями. Неделями! Комиссия сочла вас невиновным, но не я. А теперь уходите.