Камило Чирин, генеральный инспектор, начальник Корпуса.
Фабио Данте, суперинтендант.
Итальянская полиция (Следственный отдел итальянской государственной полиции по расследованию насильственных преступлений, ОИНП[6] [ОАНП])
Паола Диканти, инспектор полиции и ученый-криминолог. Начальник Лаборатории поведенческого анализа (ЛПА)[7].
Карло Бои, директор ОИНП, шеф Паолы.
Маурицио Понтьеро, младший инспектор.
Анджело Биффи, судебный художник (скульптор) и специалист в области цифровых изображений.
Миряне
Андреа Отеро, спецкор газеты «Глобо», испанка.
Джузеппе Бастина, курьер бюро почтовой доставки «Тевере экспрео, итальянец[8].
Апостольский дворец
Дыхание человека, лежавшего в постели, остановилось. Его личный секретарь, монсеньор Станислав Дзивиш, в течение полутора суток державший умирающего за руку, заплакал. Дежурные врачи вынуждены были оттолкнуть его и больше часа упорно пытались вернуть старца к жизни. Они работали гораздо дольше, чем подсказывал здравый смысл. Снова и снова начиная процедуру реанимации, они прекрасно отдавали себе отчет, что должны сделать все возможное — и даже больше — ради успокоения совести.
Частные апартаменты Верховного понтифика нередко поражали непосвященных суровым аскетизмом. Правитель, перед кем почтительно склонялись лидеры государств, жил более чем скромно, довольствуясь самым необходимым. Обстановка спальни (с голыми стенами, не считая распятия) ограничивалась столом, стулом и жесткой узкой койкой. В последние месяцы ее заменила больничная кровать. Теперь, склонившись над скорбным ложем, парамедики усердно старались воскресить понтифика. Они взмокли от напряжения, и крупные капли пота падали на белоснежные простыни. Четыре монахини-полячки меняли постельное белье по три раза в день.
Наконец доктор Сильвио Ренато, личный врач Папы, принял решение прекратить бесплодные усилия. Он жестом велел фельдшерам прикрыть лицо покойного белым покрывалом, а затем попросил всех покинуть опочивальню, оставшись наедине с Дзивишем. Доктор немедленно составил заключение о смерти. Ее причина была очевидна: коллапс сердечно-сосудистой системы, осложненный воспалением гортани (септический шок). Заминка произошла, когда понадобилось вписать имя умершего. Поколебавшись немного, доктор во избежание проблем предпочел указать мирское имя.
Оформив и подписав документ, доктор протянул его кардиналу Самало, только что вошедшему в комнату. «Пурпуроносцу» предстояло исполнить тягостный долг — официально засвидетельствовать кончину Верховного понтифика.
— Спасибо, доктор. С вашего позволения, я начну.
— Все в ваших руках, Ваше Высокопреосвященство.
— Ошибаетесь, доктор. Все в руках Божьих.
Самало медленно приблизился к смертному одру. Семидесятивосьмилетний иерарх истово молил Господа о том, чтобы минула его чаша сия. Кардинал был выдержанным и рассудительным человеком. Он прекрасно понимал, что с настоящего момента на его плечи ложатся непомерное бремя ответственности, а также многочисленные обязанности.
Прелат бросил взгляд на неподвижное тело. Этот человек дожил до восьмидесяти четырех лет. Он перенес огнестрельное ранение в грудь, опухоль кишечника и осложненное воспаление аппендикса. Но болезнь Паркинсона подтачивала изо дня в день его силы, и в конце концов сердце не выдержало.
Из окна третьего этажа дворца кардинал мог оценить масштабы столпотворения на площади Святого Петра, вместившей около двухсот тысяч человек. Плоские крыши ближайших зданий были сплошь уставлены антеннами и телекамерами. «Вскоре народу станет еще больше, — подумал Самало. — На нас обрушилось большое горе. Люди его обожали, восхищались самоотверженностью и железной волей. Его смерть явится жестоким ударом, хотя с января надежды практически не оставалось… А многие ждали конца с нетерпением. Но это отдельная история».
За дверями послышался шум, и в опочивальню вошел начальник Корпуса безопасности Ватикана Камило Чирин. Вместе с ним явились три кардинала, которым полагалось засвидетельствовать смерть Папы. На лицах Их Высокопреосвященств читались озабоченность и растерянность. «Пурпуроносцы» обступили ложе. Они не сводили глаз с покойного.
— Приступим, — промолвил Самало.
Дзивиш подал открытый чемоданчик. Камерарий откинул белый покров с лица умершего и сломал ампулу с миро. Он произнес на латыни первые слова тысячелетнего обряда:
8
Почти у всех персонажей романа есть реальные прототипы. Предложенная вниманию читателей история — художественный вымысел, однако внутреннее устройство и функционирование государства Ватикан изображены с высокой степенью достоверности. Институт Сент-Мэтью (место, внушающее ужас) существует на самом деле, хотя называется иначе. Но самое страшное, что события, описанные в романе, вполне могли бы произойти в действительности. —