Сила за счет слабости
Сколько уже не дней, а целых месяцев прошло с той поры, а Клеменс Венцель Лотарь Меттерних до сих пор не мог себе простить, что позволил русскому царю первым вступить в Париж.
А все из-за императора Франца, который, как только мог, оттягивал этот важный момент. Вот уже французская столица выбросила белые флаги и с Наполеоном вроде бы все уже решено — едет в ссылку, а дрожь пробегает по всему телу Франца, когда ему напоминают о том, что Париж ждет.
Господи, да что они отрывают от любимого дела — уходит тесто и не заладится, таким образом, печенье, которое он решил испечь по новому рецепту!
На самом же деле — Меттерних знал — императора от настоятельной поездки отстраняет страх. Ладно уж, что там будет с зятем — сам все натворил, пусть теперь и держит ответ. Но его родная дочь, его Луиза, что будет с нею? А что может ожидать белокурого милого внука, для отца, сломавшего себе голову — Орленка, а для него, деда, — отраду и радость.
Поспешишь, кинешься раньше времени — все равно что в воду, не зная брода. Иными словами, поспешностью можешь навредить внуку и дочери. А так, не поспешая и не торопясь, как бы оставаясь в тени, глядишь, и дашь возможность событиям пойти своим чередом. Вдруг оставят их на троне Франции, вдруг переменит свое решение император Александр и сами французы с их ныне главным закоперщиком Талейраном — и произойдет чудо!
Чуда, однако, не случилось, а время оказалось безвозвратно утерянным. Весь Париж точно с ума сошел, ликуя и славя императора Александра. Франца же, как бедного родственника — вот же ирония судьбы! — в столице зятя поселили не во дворце, а в отеле, правда, с напоминающим о былой славе императорской фамилии названием «Боргезе». А уж ему, Меттерниху, пришлось довольствоваться скромной гостиницей «Себастьян».
И всего на каких-то десять дней задержали свой выезд из Вены австрийский император и его всемогущий министр иностранных дел, а такое в Париже произошло, что вряд ли поправишь.
У Клеменса Меттерниха с лица не сходило выражение обиды и в то же время выражение гордости и надежды. В самом деле, как было не обижаться, если у него, бывшего весь, скажем, последний год душою антинаполеоновской коалиции, вырвали, что называется, победу из самых рук?
«Ладно, я еще покажу, на что способен, — говорил себе министр. — Все нити европейской политики вновь окажутся у меня в кулаке, дайте только срок. Пусть, надрывая глотки, славят Александра. Когда-нибудь истинным спасителем Европы назовут меня, Клеменса Меттерниха, первого министра Австрии, истинного победителя Наполеона».
Особенный сарказм у него вызывало решение выслать Наполеона на остров Эльбу, в самой близи от его родины — острова Корсика и в самой короткой досягаемости от берегов Франции.
«Несмышленыши, глупцы, разве не ведают они, и в первую очередь главный и непримиримый Наполеонов враг, император Александр, с кем они имеют дело?
Видите ли, замкнется Наполеон на малом острове, будет получать пенсию, назначать, чтобы не помереть со скуки, парады и смотры своим «старым ворчунам» — батальону гвардейцев, а когда заблагорассудится, выходить в море на предоставленном в его пользование корабле!
Как бы не так, господа. Двух лет не пройдет, и он снова окажется во Франции — и тогда держитесь, все достигнутые вами победы — коту под хвост. Нет, что ни говори, а прекраснодушный царь совершил глупость, и все потому, что в нужный момент рядом не оказалось человека со светлою головою и железной волей, с бесподобным умением ловко и хитро обходить все острые углы политической жизни и обводить вокруг пальца своих соперников».
Меттерних в судьбе Наполеона ошибся на год. Но тут дело не в сроках — в умении разглядеть характер. Характер человека, идущего к цели, не брезгуя ничем и ни перед какими препятствиями не останавливающегося.
А разве сам он, австрийский министр, не был фанатиком собственной мечты, которую он стремился проводить в жизнь, ни с чем не считаясь, кроме личной выгоды?
Наполеон любил повторять: все решают большие батальоны. Отсюда его приверженность к грандиозным сражениям.
Клеменс Меттерних служил небольшой по размерам стране. И добиваться успеха ему следовало совершенно иными приемами.
В минуты душевной откровенности он говорил своим секретарям или очередной любовнице:
— Политика подобна реке. Если неосторожно в нее ступить, неумеху тут же закружит и унесет поток. Редко кому удастся выбраться наперекор течению. Спастись сумеет тот, кто не станет бороться с волной и истощать собственные силы. Вода сама вынесет его на берег.