Казалось, вот он, удобный момент, чтобы Австрии определиться до конца, встать под одни боевые знамена с Россией. Но это означало помочь одному за счет другого. А в итоге оказаться с тем, кто возьмет верх, — лицом к лицу. Какая тогда у Австрии окажется «сила» и какая вновь жалкая роль выпадет ей в Европе…
Посредник! Судья и арбитр. Человек, так сказать, над схваткой. Вот какую роль определил для себя Меттерних, чтобы не только уцелеть в водовороте событий, но, плывя по воле волн, целехоньким пристать к вожделенному берегу. И не просто живым и невредимым — обретшим силу.
Все лето восемьсот тринадцатого года, когда на обширнейших пространствах Европы лилась кровь русских, французов, немцев, поляков и других народов, из страны в страну, пересекая фронты, без устали металась карета австрийского министра иностранных дел. Наскоро доложив императору Францу о смысле своих замыслов, он тут же мчался в ставку императора Александра, от него — к прусскому королю Фридриху Вильгельму и далее — к Наполеону.
Империя, завоеванная Наполеоном, уменьшалась на глазах, как скукоживается высохшая кожа от старого солдатского сапога. А ему предлагали вовсе войти в прежние границы и там, зализывая на троне свои раны, успокоиться. К этому сводились мнения всех государей, армии которых были истощены.
Были истощены и силы Наполеона, но он с фанатичным упорством рвался к новым боям.
Загнать зверя в клетку взялся Меттерних. Разве не он своей хитроумной политикой, ловко расставленными сетями окрутил Наполеона, когда его, оскорбленного жениха, оттолкнула от себя Россия?
«Зачем взялся за посредничество Меттерних? — был самый первый вопрос, который задал себе Наполеон, принимая австрийского министра. — Русские теперь, уже чуть ли не у ворот Парижа, падают от потери сил и готовы на мир, который они отвергли, когда я был у них в Москве? Чушь! Это единственный противник, который сражается со мною достойно. Он будет биться, как и я, до конца. Тогда, может быть, Австрия готова выставить против меня свою армию, которую она не послала против русских, и предлагает мне заранее капитулировать, чтобы не проливать собственную кровь?»
Ответ оказался проще. Его тут же, в самом начале разговора, отыскал Наполеон.
— Меттерних! — закричал по своему обыкновению Наполеон, когда уличал человека во лжи. — Я вас разоблачил. Вы и ваше правительство хотите воспользоваться трудностями и увеличить их настолько, чтобы без участия в войне получить от меня все, что я когда-то вам обещал. Вы, Меттерних, взяли на себя роль посредника только исключительно из-за того, что решили удовлетворить свои непомерные амбиции якобы великого человека. Но вам меня не провести. Я не просто солдат, но дипломат покрупнее, чем вы. Только в отличие от вас — не вымогатель!
Когда зверь отказывается уйти в клетку, его загоняют туда силой. Меттерних к тому же понял: при дележе шкуры посредник может не получить ничего. Потому солдатам Австрии был отдан приказ: марш в бой!
Тут, как часто случается, прибежавшему к столу последним досталась самая большая ложка. Кутузова уже не было. Роль главнокомандующего союзными силами должен был занять старший по званию. По настоянию Меттерниха им стал фельдмаршал Карл Шварценберг, получивший высший воинский чин именно за командование наблюдательным корпусом у границы с Россией.
Итак, одна сила оказалась в итоге сломленной. Вторая с триумфом вошла в Париж. А как же тогда все потуги Меттерниха?
Англия, которая все последние годы из своего далекого далека следила за разворотом событий на континенте и поддерживала коалицию крупными суммами, не могла оставаться в стороне.
Увидев русских солдат на параде в Лондоне, правители Великобритании оказались сдержанными по отношению к императору Александру не потому, что его не оценили. Как раз напротив, поняли, что у России самая крупная по численности и непобедимая по мощи армия. И теперь русский царь может потребовать от союзников чего только пожелает.
А пожелает он, без сомнения, стать твердой ногой на берегах Вислы, укрепить свою давнюю союзницу Пруссию за счет Саксонии, сподвижницы Наполеона, и других германских земель. И это — у границ Австрии, в ее непосредственной близости.
Меттерних и сам понимал, как у него не все задалось, что он вынашивал и лелеял. И тут осенило: собраться всем императорам, королям, князьям и герцогам, чтобы укоротить ту силу, что, вместо бонапартовой, подняла голову в Европе.