— Лучше ничего не придумаешь. Подобная акция сочетает максимально высокое уважение к гуманности с вызывающим тревогу проявлением самого свирепого кретинизма. Бьюсь об заклад, и самым оригинально мыслящим журналистам не удастся убедить публику, что у пролетариев могут быть личные обиды на астрономию. Даже голод сюда никак не притянешь — а, как вы думаете? Но есть и другие преимущества. Весь цивилизованный мир знает о Гринвиче. Даже чистильщики сапог в метро на Чаринг-кросс-стейшн[39] что-нибудь да слышали о нем. Улавливаете мою мысль?
Лицо мистера Владимира, столь известного в высшем обществе своей приятной и веселой любезностью, сияло сейчас циничным самодовольством, которое удивило бы интеллектуалок, привыкших получать тонкое наслаждение от его остроумия.
— Да, — продолжал он с презрительной усмешкой, — когда нулевой меридиан[40] взлетит на воздух, вот тогда поднимется настоящий вой.
— Трудное дело, — пробормотал мистер Верлок, чувствуя, что это единственное бесспорное замечание, какое можно отпустить по этому поводу.
— Да почему же, собственно? Разве в вашем распоряжении нет целой банды? Лучших из отбросов общества? Да взять хотя бы старого террориста Юндта. Я чуть ли не каждый день вижу, как он прогуливается по Пикадилли[41] в своем зеленом гавелоке[42]. А Михаэлис, апостол, досрочно выпущенный из тюрьмы под надзор полиции? Вы ведь не хотите сказать, что не знаете, где он? Потому что, коли не знаете, я могу сообщить вам, — угрожающим тоном продолжил мистер Владимир. — Если вы воображаете, что вы один получаете жалованье из тайной кассы, вы ошибаетесь.
Это совершенно излишнее замечание заставило мистера Верлока слегка переступить с ноги на ногу.
— А все эти лозаннские ребята, а? Разве они не перекочевали все сюда при первом же известии о миланской конференции? Нелепая страна!
— Это будет стоить денег, — движимый своего рода инстинктом, высказался мистер Верлок.
— Этот номер не пройдет, — с удивительной точностью воспроизведя английское произношение, парировал мистер Владимир. — Пока ничего не произошло, вы будете получать каждый месяц только то, что вам причитается. А если в самое ближайшее время ничего не произойдет, вы не будете получать даже этого. Чем вы там занимаетесь для вида? Чем, как предполагается, зарабатываете на жизнь?
— Я держу лавку, — ответил мистер Верлок.
— Лавку? Какую лавку?
— Канцелярские товары, газеты. Моя жена…
— Ваша что? — гортанно, на среднеазиатский манер, прервал его мистер Владимир.
— Моя жена. — Мистер Верлок слегка повысил свой сиплый голос. — Я женат.
— Черт подери! — с неподдельным удивлением воскликнул мистер Владимир. — Женаты! И при этом называете себя анархистом! Что за дурацкая чепуха! Но вы, наверно, неточно выразились. Анархисты не женятся. Всем это прекрасно известно. Они не могут жениться. Для них это равносильно отступничеству.
— Моя жена не анархистка, — угрюмо пробормотал мистер Верлок. — И кроме того, это вас не касается.
— Еще как касается! — рявкнул мистер Владимир. — Я начинаю убеждаться, что вы совсем не годитесь для той работы, для которой вас наняли. Ваша женитьба наверняка полностью дискредитировала вас в вашем кругу. Разве нельзя было обойтись без этого? Такова-то ваша преданность делу, а? Одна привязанность, другая, и скоро от вашей полезности ничего не останется.
Мистер Верлок, надув щеки, с шумом выпустил воздух, и этим все ограничилось. Он вооружился терпением. Терпеть в любом случае оставалось недолго. Первый секретарь внезапно заговорил лаконично, отстраненно и как бы подводя итог.
— Вы пока можете идти, — сказал он. — Динамитная акция должна быть проведена. Даю вам месяц. Заседания конференции приостановлены. Перед тем как она соберется снова, что-то должно произойти — в противном случае наши отношения прекратятся.
Потом он снова с беспринципной легкостью сменил тон.
— Обдумайте мою философию, господин… господин Верлок, — предложил он шутливо-снисходительно, махнув рукою в сторону двери. — Займитесь нулевым меридианом. Вы не знаете средний класс так хорошо, как я. Его чувствительность притупилась. Нулевой меридиан. Самое лучшее и, насколько я могу судить, самое легкое.
Он поднялся и стал наблюдать в зеркале над камином (его тонкие, чувственные губы подрагивали от смеха), как мистер Верлок со шляпой и тростью в руке тяжеловесно пятится прочь из комнаты. Дверь за ним закрылась.
39
40
41
42