Помощник комиссара открыл глаза.
— Нам нечего будет сказать им, — вяло заметил он.
Он поднял голову и некоторое время всматривался в своего главного инспектора, который всем своим видом подчеркнуто выражал уклончивость. Помощник комиссара не принадлежал к тем, кто легко поддается иллюзиям. Он знал, что судьба отдела находится в руках подчиненных, у которых свои представления о лояльности. Карьера помощника комиссара началась в тропической колонии. Ему нравилось работать там. Он служил в полиции и добился больших успехов: выследил и разгромил несколько опасных тайных обществ в среде туземцев. После этого он взял долгий отпуск и как-то неожиданно, подчинившись порыву, женился. Брак, с житейской точки зрения, можно было считать удачным, но его жена с чужих слов составила себе неблагоприятное мнение о колониальном климате. С другой стороны, у нее были связи в верхах. Да, брак получился исключительно удачным. Но помощнику комиссара не нравилась его нынешняя работа. Он чувствовал, что зависит от слишком многих подчиненных и слишком многих начальников. Странный психологический феномен, именуемый общественным мнением, угнетал и беспокоил его своей иррациональной природой. Нет сомнений, по неопытности в подобных вещах он преувеличивал силу положительного и отрицательного (особенно отрицательного) влияния общественного мнения; и резкие восточные ветры английской весны (шедшие на пользу его супруге) усиливали в нем и всегдашнее его недоверие к людям, и сомнения в полезности его учреждения. Бесплодность кабинетной работы особенно угнетала его в эти дни, тяжело сказывавшиеся на его чувствительной печени.
Он встал, выпрямившись в полный рост, и, несколько неожиданно для худого человека тяжело ступая, прошествовал через весь кабинет и подошел к окну. По стеклам струился дождь, и недлинная улица, на которую он устремил взгляд, была мокрой и пустой, словно по ней внезапно пронесся водный поток. День выдался очень тяжелый — сначала задыхался в сыром тумане, а теперь вот тонул в холодном дожде. Смутные, дрожащие огни газовых фонарей, казалось, вот-вот растают в насыщенной влагой атмосфере. Подавляемые столь недостойно низким поведением погоды, все возвышенные притязания человечества казались колоссальной и безнадежной тщетою, достойной насмешки, удивления и сострадания. «Ужасно, ужасно! — думал помощник комиссара, приблизив лицо к стеклу. — Вот уже десять дней, как все это продолжается; нет, две недели — целых две недели!» Все мысли вдруг разом покинули его, и состояние полной умственной тишины продолжалось где-то около трех секунд. Потом он спросил рассеянно:
— Вы распорядились установить маршрут того, другого?
Он не сомневался в том, что все необходимое было сделано. Безусловно, главный инспектор Хит в совершенстве владел искусством охоты на людей. Да, собственно, и любой новичок предпринял бы эти очевидные меры. Опрос билетных контролеров и носильщиков на двух небольших станциях может расширить описание внешности тех двоих; просмотрев собранные билеты, можно без труда установить, откуда они приехали сегодня утром. Все это элементарно, и этого невозможно было не сделать. И, разумеется, главный инспектор ответил, что все это было сделано — сразу же после того, как были выслушаны показания старухи. И он назвал станцию, добавив:
— Вот откуда они приехали, сэр. — Потом продолжил: — Носильщик со станции Мейз-хилл помнит, как двое мужчин, соответствующих описанию, у которых он забрал билеты, проходили контроль. Он принял их за уважаемых рабочих высокой квалификации — изготовителей вывесок или декораторов помещений. Тот, что покрупнее, вышел из купе третьего класса с блестящей жестянкой в руках. На платформе он передал ее вышедшему вслед за ним светловолосому парню. Все это полностью соответствует тому, что сообщила старуха сержанту гринвичской полиции.
Помощник комиссара, не отрывая взгляда от окна, выразил сомнение в том, что эти двое могли иметь отношение к преступлению. Вся эта теория покоится на высказываниях пожилой уборщицы, которую чуть не сбил с ног спешащий прохожий. Не слишком-то большой авторитет — разве только на нее внезапно снизошло вдохновение, что вряд ли.
— Ну скажите честно, могло на нее снизойти вдохновение? — спросил он с суровой иронией, по-прежнему стоя спиной к комнате, как будто зачарованный созерцанием городских громад, терявшихся в сумерках. Он даже не обернулся, когда следующий за ним по старшинству служащий отдела, чья фамилия, упоминавшаяся порой в газетах, была знакома широкой публике как одного из ее ревностных и неутомимых защитников, пробормотал: