— Но раз уж вы его задали, — холодно продолжил он, — я скажу вам, что не имел этого в виду.
Он замолчал, но пристальный взгляд его запавших глаз был тождествен непроизнесенному концу фразы: «И вы это знаете». Должность не позволяла начальнику так называемого Особого отдела по раскрытию преступлений лично отправиться на поиск виновных, дабы раскрыть секреты этих грешных душ; поэтому у него была склонность испытывать свои недюжинные способности по выяснению сути дела на собственных подчиненных. Едва ли можно назвать такой инстинкт слабостью. Он был естественным для прирожденного детектива. Эта склонность подсознательно руководила им в выборе карьеры и подвела его, может быть, только раз в жизни, когда он женился — что, впрочем, тоже вполне естественно. Лишенная теперь возможности разгуляться, она готова была удовлетвориться любым человеческим материалом, который доставлялся ей в отгороженный от внешнего мира кабинет. Мы никогда не можем перестать быть самими собой.
Положив локоть на стол, скрестив тощие ноги и поглаживая щеку ладонью худой руки, помощник комиссара, руководящий Особым отделом, проникался все большим и большим интересом к этому делу. Главный инспектор не так уж сильно заслуживал, чтобы тренировать на нем проницательность, но в любом случае он был самым интересным объектом из тех, что находились в пределах досягаемости. Недоверие к устоявшимся репутациям строго гармонировало с детективными способностями помощника комиссара. Ему вспомнился один старый, толстый и богатый вождь племени в отдаленной колонии: сменявшие друг друга губернаторы традиционно доверяли ему и носились с ним, видя в нем верного друга и поборника порядка и законности, установленных; белыми людьми; однако при ближайшем рассмотрении он оказался только своим собственным другом, и ничьим больше. Он не был предателем в строгом смысле слова, но лояльность значила для него куда меньше, чем личная выгода, комфорт или безопасность. В его наивной двуличности было что-то невинное, однако невинность в данном случае отнюдь не означала безобидности. Вывести его на чистую воду удалось далеко не сразу. Вождь был вдобавок крупным мужчиной и вообще (если не считать, разумеется, цвета кожи) похож на главного инспектора Хита. Нельзя сказать, что у них как-то сильно похожи были глаза, например, или губы, но какое-то причудливое сходство между ними несомненно имелось. Впрочем, разве не повествует Элфрид Уоллес в своей знаменитой книге о Малайском архипелаге о том, как он встретил на острове Ару старого голого дикаря с черной как сажа кожей — и при этом дикарь тот был удивительно похож на одного его близкого друга?[66]Впервые с тех пор, как его назначили на эту должность, помощник комиссара чувствовал, что может сделать что-то такое, что оправдало бы получаемое им жалованье. То было приятное чувство. «Я выверну его наизнанку как старую перчатку», — думал помощник комиссара, задумчиво устремив глаза на главного инспектора Хита.
— Нет, я не имел этого в виду, — снова начал он. — Нет сомнений в том, что вы знаете свое дело, — ни малейших сомнений, и именно поэтому я… — Он оборвал себя на полуслове и сменил тон: — Что определенного вы можете предъявить против Михаэлиса? То есть кроме того факта, что двое подозреваемых — а вы уверены, что их было именно двое, — сошли на железнодорожной станции, находящейся на расстоянии трех миль от деревни, где сейчас проживает Михаэлис?
— И этого уже достаточно для нас, сэр, когда речь идет о подобном человеке, — сказал главный инспектор, к которому вернулось спокойствие. Легкого одобрительного движения головы помощника комиссара хватило, чтобы унять возмущенное изумление его знаменитого подчиненного. Главный инспектор Хит был добрым человеком, превосходным супругом, любящим отцом; доверие публики и сослуживцев, которым он пользовался, усиливало его природное благодушие и побуждало дружески относиться к помощникам комиссара, сменявшим друг друга в этом кабинете. За время его службы это был уже третий. Первого, категоричного, краснолицего, с белыми бровями, солдафонскими манерами и вспыльчивым характером, легко можно было водить на шелковой нитке. Он вышел в отставку по возрасту. Второй, истинный джентльмен, в точности знающий и свое, и чье угодно место, уходя на более высокую должность за пределами Англии, получил награду за заслуги, бывшие (на самом деле) заслугами инспектора Хита. Работать с ним было и лестно, и приятно. А этот третий с самого начала был чем-то вроде темной лошадки, и теперь, по прошествии полутора лет, для отдела все так ею и оставался. Но в целом главный инспектор Хит считал его безвредным — странноватым на вид, но безвредным. Начальник теперь говорил, а главный инспектор слушал — с наружным почтением (формально-необходимым и потому ничего не значившим) и благодушной снисходительностью в душе.
66