Идеального анархиста главный инспектор Хит не мог признать «ближним». Это был бешеный пес, с которым не стоило связываться. Не то чтобы главный инспектор его боялся; отнюдь — рано или поздно он рассчитывал до него добраться. Но не сейчас; сейчас было совсем неподходящее время для подобного подвига — неподходящее в силу многих причин и личного, и служебного характера, неподходящее и не соответствующее правилам игры. Вот почему инспектор Хит, преисполненный столь сильного убеждения, считал правильным и справедливым перевести это дело с темной и неудобной дороги, которая бог знает куда может завести, на спокойный (и законный!) объездной путь под названием «Михаэлис». И он повторил, как будто снова подвергая мысленному рассмотрению заданный ему вопрос:
— Отношение к изготовлению бомбы… Нет, этого я не хочу сказать. Вполне возможно, что ничего такого мы не обнаружим. Но несомненно, так или иначе он с этой историей связан, и вот это можно будет установить без особого труда.
Выражение лица инспектора было суровым и демонстрировало повелительную бесстрастность; это выражение некогда хорошо знали и очень боялись наиболее респектабельные из воров. К главному инспектору Хиту не подошло бы определение человека как «улыбающегося животного». Но в душе он испытывал удовлетворение уступчивостью помощника комиссара, негромко спросившего:
— И вы действительно считаете, что следствие должно двигаться в этом направлении?
— Считаю, сэр.
— Вы совершенно убеждены в этом?
— Совершенно убежден, сэр. Это верная линия для нас.
Помощник комиссара вдруг быстро убрал ладонь из-под щеки — так быстро, что, казалось, лишившись опоры, он, до этого сидевший с томным видом, непременно должен будет обрушиться на пол. Но ничего подобного — вот он выпрямился, предельно внимателен, за огромным письменным столом, на который с резким стуком упала его рука.
— В таком случае я хочу знать, почему вам только сейчас это пришло в голову.
— Только сейчас пришло в голову… — очень медленно повторил главный инспектор.
— Да. Только сейчас, когда я вызвал вас к себе.
Главному инспектору почудилось, будто воздух между его одеждой и кожей стал неприятно горячим. То, что происходило, было неслыханным и невероятным.
— Конечно, — заговорил он, тщательно, предельно тщательно подбирая слова, — если есть основания, о которых я ничего не знаю, не связываться с судимым Михаэлисом, то, может быть, как раз хорошо, что я не направил полицию графства по его следу.
Произнесение этой фразы заняло столь долгое время, что поистине чудом терпения со стороны помощника комиссара могло показаться то, что он слушал ее с неослабевающим вниманием. Его собственного ответа ждать не пришлось.
— Мне такие основания не известны. Вот что, главный инспектор: эти ваши уловки со мной совершенно неуместны — совершенно! Да и нехорошо это. Почему я должен решать ваши головоломки? Право, я удивлен. — Он сделал паузу, потом мягко добавил: — Едва ли нужно говорить, что этот наш разговор совершенно неофициален.
Эти слова ничуть не умиротворили главного инспектора. Негодование коварно преданного канатоходца бушевало в его душе. Ему, привыкшему гордиться доверием начальства, заверения в том, что канат трясут вовсе не затем, чтобы он упал и сломал шею, казались в высшей степени циничными. Как будто кто-то боится! Помощники комиссара приходят и уходят, но всеми ценимый главный инспектор — это вам не какой-то эфемерный кабинетный феномен! Он не боялся сломать шею. Его выступление испорчено — и этого было более чем достаточно для взрыва благородного негодования. Но поскольку про себя необязательно соблюдать вежливость, мысли главного инспектора Хита приняли пророчески-угрожающий оттенок. «Ты, парень, — думал он, не сводя своих круглых и обычно блуждающих глаз с лица помощника комиссара, — ты, парень, не знаешь своего места, и, готов биться об заклад, твое место скоро тоже не будет знать тебя».
Как бы бросая насмешливый вызов этим мыслям, на губах у помощника комиссара мелькнул призрак любезной улыбки. С непринужденно-деловитым видом он еще раз тряхнул канат.
— Давайте перейдем к тому, что вы обнаружили на месте взрыва, главный инспектор, — предложил он.