Что бы ни задумал помощник комиссара, это не имело никакого отношения к бумажной работе, лишавшей его связи с реальностью и потому отравлявшей жизнь. В противном случае невозможно было бы объяснить его оживленный вид. Оставшись один, он нетерпеливо схватил и надел шляпу, а потом снова уселся, чтобы еще раз все обдумать. Так или иначе, решение уже было принято, и размышления много времени не заняли. Главный инспектор Хит был еще только в начале своего пути домой, когда помощник комиссара тоже вышел на улицу.
Глава седьмая
Помощник комиссара прошел короткой улочкой, похожей на мокрую грязную канаву, пересек большую оживленную магистраль, вошел в здание официального вида и обратился с просьбой об аудиенции к молодому личному (работавшему без жалованья) секретарю одной значительной особы.
Услышав просьбу помощника комиссара, молодой блондин с гладким лицом и симметричным пробором, делавшими его похожим на большого аккуратного школьника, выразил взглядом сомнение и приглушенно произнес:
— Пожелает ли он принять вас? Не знаю. Он пришел из парламента час назад для беседы с заместителем министра и сейчас собирается вернуться. Он мог бы вызвать его к себе; но, думаю, ему захотелось немного пройтись. У него нет другого времени для прогулок, пока идут заседания. Я не жалуюсь; мне, пожалуй, нравятся эти небольшие прогулки. Он опирается на мою руку и не говорит ни слова. Но должен сказать, что он очень устал и… сейчас не в самом лучшем настроении.
— Я хочу поговорить о гринвичском деле.
— Ого! Вот как! Он очень сердит на вас всех из-за него. Но я пойду и спрошу, если вы настаиваете.
— Спросите. Не в службу, а в дружбу, — сказал помощник комиссара.
Работавший без жалованья секретарь был восхищен его смелостью. Придав своему лицу невинное выражение, он открыл дверь, вошел с уверенностью примерного и пользующегося поэтому особыми привилегиями ребенка и, тут же вернувшись, кивнул помощнику комиссара. Тот, войдя в оставленную открытой дверь, оказался в просторной комнате, в которой находилась значительная особа.
Это был массивный и как бы распространявшийся во все стороны мужчина; широкий двойной подбородок и седоватые бакенбарды придавали его длинному белому лицу яйцевидную форму. Его фигура еле вмещалась в застегнутый на все пуговицы черный сюртук, который, казалось, вот-вот треснет по швам. С головы, возвышавшейся на толстой шее, надменно смотрели глаза с опухшими нижними веками; хищный, крючковатый нос породисто выдавался на огромной бледной окружности лица. Лоснящийся цилиндр и пара поношенных перчаток, лежащие наготове на краю длинного стола, были громадными и выглядели непомерно растянутыми.
Стоя в больших, просторных ботинках на каминном коврике, не поздоровавшись, он сразу начал низким, хорошо поставленным голосом:
— Я хочу знать, это что — начало новой динамитной кампании? Не вдавайтесь в подробности — у меня нет на них времени.
Рядом с этой внушительной и грубоватой фигурой помощник комиссара казался хрупкой тростинкой, осмелившейся заговорить с дубом, но даже самый старый дуб в стране не мог сравниться по числу лет с родословной этого человека.
— Нет. Насколько вообще можно утверждать что-либо определенно, я уверенно могу сказать, что нет.
— Хорошо. Но вы там, — значительная особа пренебрежительно махнула рукой в направлении окна, выходившего на широкую улицу, — кажется, считаете, что заверения нужны преимущественно для того, чтобы ставить министра внутренних дел в глупое положение. Вот в этой самой комнате, не прошло и месяца, меня заверяли, что подобные вещи совершенно невозможны.
Помощник комиссара спокойно посмотрел в сторону окна.
— Позвольте мне заметить, сэр Этелред, что лично у меня до сих пор не было возможности в чем бы то ни было заверять вас.
Взгляд надменных глаз задержался на нем.
— Верно, — согласился низкий, хорошо поставленный голос. — Я вызывал Хита. Вы пока еще новичок в этой должности. Как справляетесь?
— Каждый день узнаю что-нибудь новое.
— Ну да, ну да. Надеюсь, у вас все получится.