Миссис Верлок, его единственная сестра, опекунша и защитница, не могла похвастаться столь глубоким прозрением. Кроме того, она не испытала на себе магического воздействия красноречия кэбмена и знать не знала о том, что скрывается за словом «позор». Так что она сказала примирительно:
— Пошли, Стиви. Ты тут ничем не поможешь.
Послушный Стиви двинулся за нею, но теперь в его походке не было гордости: он волочил ноги и бормотал себе под нос половинки слов и слова, которые могли бы стать целыми, если бы не состояли из не относящихся друг к другу половинок. Он словно пытался приспособить для выражения своей мысли все слова, какие мог припомнить. И надо же — в конце концов ему это удалось. Он задержал шаг, чтобы выпалить их единым духом:
— Плохой мир для бедных людей.
Как только он сформулировал эту мысль, он тут же осознал, что она уже давно ему знакома со всеми своими следствиями. Это обстоятельство безмерно укрепило его убежденность — но также усилило негодование. Кого-то, он чувствовал, следовало наказать за это — наказать со всей строгостью. Человек по природе нравственный, не скептик, Стиви оказался, так сказать, в плену своего праведного негодования.
— Гадкий! — лаконично добавил он.
Миссис Верлок было очевидно, что он возбужден до крайности.
— Тут уж никто не поможет, — сказала она. — Пошли давай. Так-то ты заботишься обо мне?
Стиви послушно ускорил шаг. Ему было лестно сознавать себя хорошим братом. Его всеохватное чувство справедливости требовало от него и этого. Но все же ему стало горько от того, что сообщила ему сестра Уинни — человек добрый. Никто не поможет! Какое-то время он шел с мрачным видом, но вскоре лицо его прояснилось. Как и у всех, кого ставит в тупик таинственность мироздания, у него случались мгновенья утешительной веры в централизованную власть этого мира.
— Полиция, — уверенно предположил он.
— Полиция не для того, — бегло заметила миссис Верлок, торопившаяся домой.
Лицо Стиви вытянулось. Он задумался. Чем напряженнее он думал, тем сильнее отвисала его нижняя челюсть. Наконец, когда взгляд его стал уже безнадежно пустым, он отказался от своих интеллектуальных построений.
— Не для того? — покорно, но с удивлением промямлил он. — Не для того?
У него сложилось идеальное представление о столичной полиции как о благодетельном учреждении, предназначенном для искоренения зла. Люди в синей форме не просто представляли власть — эта власть весьма прочно ассоциировалась у Стиви с добротой. Он нежно, с простодушной доверчивостью любил всех полицейских констеблей. И вот теперь, когда он заподозрил представителей власти в двуличии, ему стало горько и досадно. Сам он искренен и открыт как белый день. Почему же тогда они притворяются? В отличие от сестры, верившей во все внешнее, Стиви хотел добраться до сути дела. Он продолжал допытываться правды, и в голосе его появился гневный вызов:
— Зачем же она тогда нужна, Уинн? Зачем она? Скажи мне!
Уинни не любила спорить. Но сейчас, когда она более всего беспокоилась о том, как на первых порах скажется на Стиви разлука с матерью, она решила не уклоняться от дискуссии сразу. Чуждая всякой иронии, она дала все же такой ответ, какой возможно и естественно было ожидать от супруги мистера Верлока, делегата Центрального Красного Комитета, личного друга кое-кого из анархистов и адепта социальной революции.
— Разве ты не знаешь, зачем нужна полиция, Стиви? Она нужна затем, чтобы те, у кого ничего нет, не могли взять ничего у тех, у кого что-нибудь есть.
Она сознательно избежала слово «украсть», ибо оно всегда тревожило брата. Стиви был обостренно честен. Некоторые элементарные принципы оказались (по причине его «необычности») внушены ему с таким тщанием, что само наименование некоторых нарушений закона переполняло его ужасом. Слова всегда оказывали на него сильное действие. Вот и сейчас он был поражен, и ум его снова усиленно заработал.
— Как? — обеспокоенно спросил он. — Даже если они голодны? Все равно им нельзя взять?
Они остановились.
— Нельзя, даже если они голодны, — ответила миссис Верлок с равнодушием человека, которого волновала не проблема распределения благ в обществе, а омнибус нужного цвета на дороге. — Ни в коем случае. Но к чему говорить обо всем этом? Ты ведь не голодаешь.
Она бросила взгляд на подростка, который, подобно молодому человеку, шел с нею под руку, и увидела рядом с собой существо приветливое, обаятельное, нежное и лишь чуть-чуть, самую малость, необычное. Она не могла видеть его другим — с ним была связана вся соль страсти — жалости, негодования, смелости и даже готовности к самопожертвованию, — какая только была в ее пресной жизни. Она не добавила: «И не будешь голодать, пока я жива», — но она имела право так сказать, потому что предприняла серьезные шаги для достижения этой цели. Мистер Верлок — очень хороший муж. Она искренне считала, что нет таких людей, которым может не нравиться Стиви. Вдруг она воскликнула: