К несчастью, кто-то из придворных с факелом подошел слишком близко к группе дикарей, и от его неосторожного движения на одном из них загорелась пакля. Огонь моментально перекинулся на второго, в считанные секунды всех их охватило пламя. Несчастные пытались сдернуть с себя одежды, но те оказались слишком тесными.
В толпе закричали:
— Король! Спасайте короля!
Мой отец находился в середине бушующего пламени и сгорел бы заживо, не будь герцогини Берри. Чудом распознав в огне короля, она сдернула тяжелый плащ со стоявшего рядом гостя и набросила на отца.
— Не шевелитесь! — закричала эта смелая сообразительная женщина. — Стойте спокойно!
Она крепко прижала плащ к горящей пакле, усмирив огонь. Всем казалось чудом спасение короля. Однако несколько его друзей погибли. Все это вызвало у отца новый приступ безумия.
Король потерял представление о том, где находится и кто он, пытался нападать на всех, кто рядом, кричал, что сделан из стекла и разлетится на мелкие осколки, если к нему прикоснутся. Еще кричал, что он несчастный грешник, повинный в смерти тех, кто преданно служил ему, и что его следует убить за все злодеяния.
О, то была ужасная ночь…
В течение трех месяцев сознание отца оставалось затуманенным, но затем — внезапно — он полностью пришел в себя и снова смог выполнять обязанности короля. Но он изменился — печаль больше не оставляла его.
Это был второй, куда более длительный, приступ безумия, после того короткого, случившегося в лесах Ле-Мана. И оба повлекли за собой смерть людей. Тогда от его меча погиб один из воинов, сейчас — несколько придворных. Теперь он осознал, что приступы не случайность, а признаки страшной неизлечимой болезни.
Эту беду понимал и народ; прозвав его отца Карлом Мудрым, они стали называть его самого Карлом Безумным.
К отцу был приставлен прекрасный лекарь, приехавший издалека, звали его Уильям Харслей. Он сразу распознал болезнь короля и приметы, свидетельствующие о приближении очередного приступа, что очень важно.
С помощью этого лекаря отец тоже стал разбираться в своей болезни и принимать ее как неизбежное. Когда же приступ проходил, он брался за государственные дела и старался сделать как можно больше до следующего безумия. Он знал, что сумасшествие поселилось у него в крови и отравило всю его жизнь.
На протяжении многих лет, последовавших за этими событиями, отец продолжал оставаться любящим и покорным супругом. У них с матерью было, как я уже говорила, много детей. Они рождались чуть не каждый год. Многие умерли, но и нас, выживших, оставалось восемь.
Герцоги, дяди отца, среди которых главным слыл герцог Бургундский, снова обрели власть, тут же вновь сменив советников, назначенных королем. И хотя в периоды просветления отец пытался править страной, но и он, и все другие находились в непрестанном ожидании новых приступов болезни, новых признаков безумия.
Поражение французов в борьбе с англичанами еще до моего рождения стало бедствием для страны. Военные действия разоряли города, опустошали провинции. Однако когда одну из моих сестер, Изабеллу, выдали замуж за английского короля Ричарда II — помолвка состоялась в 1396 году, — наступило долгожданное перемирие. Таким стабильным положение оставалось и через пять лет, в год моего рождения, что произошло в ненастный день четырнадцатого октября 1401 года.
В шесть лет я уже многое понимала и замечала. Ведь если ребенок живет в обстановке, где все так ненадежно, то зачастую становится более наблюдательным, чем его сверстники, выраставшие в нормальных условиях, потому что постоянно ждет — не случится ли вновь нечто такое, что изменит все его существование.
Видимо, то, что я находилась под одной крышей с отцом во время его безумия (он сразу покидал наш кров, как только приходил в себя) и никто не знал, что случится через минуту, сделало меня такой восприимчивой и впечатлительной. Попросту говоря, более нервной.
У нас, детей, влачащих жалкое существование в «Отеле», развилась склонность к злословию: мы ловили все сплетни и обрывки разговоров, пересказывали их друг другу, злорадствовали. Только кроткая Мари не участвовала в этом словесном блуде. Даже наиболее преданные слуги и те позволяли себе в нашем присутствии весьма вольные суждения о членах королевского семейства.
Я стала замечать, что имя моего дяди Луи Орлеанского произносится довольно часто рядом с именем матери.