— Лейтенант Свистельникова, лучше Мария Трофимовна, тем более вы меня и по званию старше. Правильно смотрите, это ваша вотчина — лазарет. Он же хозблок, он же сторожка для дежурных, девчата забегают погреться, чаю попить. Сейчас разберусь с продовольствием и тоже вас чаем угощу, как раз настоится на печи.
Седовласый водитель долго смотрел, как понурые фигуры таскают ящики в сарай, и не выдержал:
— У вас что же, тут одни женщины в охране, как же так? Вы же без всякого оружия, товарищ начальник? А если сбегут или нападут? Фашисты ведь, преступники, от них ничего хорошего не жди.
Свистельникова грустно улыбнулась:
— Куда им бежать, кругом лес. Здесь хоть какие-то маломальские условия для жизни. А обратно к своим уйти… Да знаете, я ведь разговариваю с ними, благо немецкий в институте хорошо преподавали. Так вот, многие — совсем обычные люди, которые испугались за своих родных или запутались, были сбиты с толку гитлеровской пропагандой. Возвращаться и вставать в ряды фашистской армии они не хотят. Раскаиваются, желают искупить вину. Мы летом даже выезжали с ними на огороды к местному населению, чтобы помогать вспахивать поля под посевы. Ни одного случая побега или саботажа. Дежурным положены винтовки, но стрелять ни разу не приходилось.
До конца погрузки водитель больше не произнес ни слова. Хоть и смотрел на военнопленных исподлобья, но все же ненависть в его глазах вдруг угасла. Старик ехал и ждал, что увидит зверей, кровожадных, безумных, а вместо этого его встретили сломленные, испуганные своими же ошибками обычные люди. В обмотках, тощие, как воробьи, серые от усталости и грязи, они вызывали жалость, а не злость. Оттого старик был совсем обескуражен, он отказался от предложения начальника лагеря согреться чаем перед обратной дорогой. Только буркнул на прощанье что-то под нос и лихо вырулил за ворота, а затем рванул по дороге, теперь не поворачивая головы на серую, движущуюся без остановки массу за колючим ограждением.
Мария Трофимовна устало махнула рукой в сторону фельдшерского пункта:
— Ну, давайте в тепло, выпьем чаю и все обсудим, пока дежурные не пришли на перерыв.
Шубин прошел за ней в небольшую постройку, где женщина сняла ватник и платок, засуетилась у горячей печки. А он удивленно посмотрел на ее голову. Когда начальник лагеря скинула громоздкое верхнее одеяние, капитан понял, что женщине едва чуть больше тридцати лет. Возраст ей прибавляли глубокие морщины-заломы вокруг глаз, на лбу и абсолютно седые волосы. Она же, не поворачиваясь к нему, разливала крепкий чай по эмалированным кружкам и вдруг ответила на немой вопрос, который не высказал Шубин:
— Это от нервов. — Она поставила на обструганный стол кружки, рядом уложила по кусочку рафинада. Коснулась белых волос. — В июне сорок первого была брюнеткой, а через два года вот такой стала. Проводила операции. Правда, я по специальности педиатр. — Она перехватила удивленный взгляд разведчика. — Пришлось срочно переквалифицироваться в военно-полевого хирурга. Потом была заместителем главного врача санитарного эшелона полтора года, потом бомбардировка и ранение. Сейчас вот здесь, но прошусь на фронт. Не берут. — Горькая гримаса искривила лицо женщины. Она подняла кружку с чаем, где жидкости было налито всего лишь до середины. Но все равно теплая жидкость так и норовила выплеснуться на стол, до того сильно дрожали руки Марии Трофимовны. Она снова криво улыбнулась, скрывая горечь. — Осколочное ранение головы, и вот такие последствия — седина и тремор.
Она медленно поднесла кружку к губам, поймала пляшущий край, сделала глоток. Потом выудила из складок грубой юбки глазированный пряник, положила на стол:
— Глеб, можно буду вас так называть?
Шубин молча кивнул, он никак не мог оправиться от шока, глядя на абсолютно седую женщину. А Мария Трофимовна попросила его уже спокойным тоном:
— Можете разрезать на шестнадцать частей? Я с таким заданием пока не справляюсь. Это угощенье для девчат от меня. У меня сегодня день рождения. — Кажется, Мария Трофимовна умела читать мысли в голове у людей. — Тридцать три исполнилось, забавная дата.
Пока Шубин колдовал большим тесаком над скромным угощением, она принялась рассказывать об устройстве лагеря:
— Заключенные живут в бараках, еду им готовят здесь на печке двое дежурных, остальные из наряда смотрят за заключенными. Работаем в две смены, одна бригада отдыхает, нам в соседней деревне выделена изба, а вторая — дежурит по лагерю. Пока в этой постройке и лазарет, и инфекционный блок, операционная, дежурка для охраны и кухня. Заключенные строят еще бараки, потому что мест не хватает, почти каждую неделю прибывает пополнение.