— Вы что, читать не умеете? — проворчал он, но, увидев милицейскую форму на Минине, успокоился и сообщил: — Ваши тут с утра работали.
— Ваши, это кто? — спросил Дружинин.
— Обэхаэсэс, кто же еще.
Минин и Дружинин вошли в помещение столовой, прошли через обеденный зал в кабинет директора. Там по столу были разбросаны различные папки и бумаги, что говорило о недавней серьезной проверке.
— Адрес Меликяна знаете? — спросил Сергей сторожа.
— А зачем он вам? Его все равно нету.
— То есть как так нету?
— Вчера полдня и сегодня утром работала комиссия, но его видно не было.
В кабинете директора был телефон. Евгений быстро набрал нужный номер:
— Ковалев? Здравия желаю, Минин… — Пару минут Евгений внимательно слушал, затем положил трубку. — Меликяна обэхаэсэсники уже объявили в розыск.
Сергей подумал и сказал:
— Если принять во внимание, что вчера в районе двух часов дня Меликян находился в челябинском трамвае, то улететь он мог не раньше чем через два часа. Давай-ка сгоняем в аэропорт!
— Но он мог уехать на поезде или даже на автобусе.
— На автобусе далеко не уедешь. Я бы на его месте предпочел поезд. Но проверку надо начинать с аэропорта. Ты знаешь Меликяна в лицо?
— Как не знать, тот еще клиент. Довелось мне участвовать при задержании его два года назад. Тогда он тоже попытался удариться в бега.
— Значит, едем в аэропорт. Шансов немного, а вдруг, да…
По пути следования Сергей размышлял:
— Если на Меликяне висит только растрата, то не вижу смысла ему скрываться. Он был уже судим. Правда, срок получил условный. То есть он «стреляный воробей» и с ОБХСС побороться может. А вот если Меликян причастен к взрыву — тут дело серьезное. Тут надо бежать. Согласен?
— Почти, — коротко ответил сидящий за рулем Евгений.
— Почему почти?
— Потому что дней десять назад в тридцать пятой столовой отмечали свадьбу, после чего было массовое отравление. К счастью, без жертв. Но дело о хищениях могли объединить с делом об отравлении. Тут уже серьезно, тут можно и деру дать.
В аэропорту Дружинина и Минина ждало разочарование. Проверка показала, что с 15:00 вчерашнего дня до их прибытия в аэропорт было 4 рейса: в Москву, Горький, Нижневартовск и Краснодар. Ни на один из них пассажир Меликян Левон Ашотович, 1920 года рождения, зарегистрирован не был.
— Может, он отбыл по чужому паспорту? — засомневался Минин.
— Если так, то как мы это установим? — тяжело вздохнул Дружинин и предложил: — Поехали на вокзал. Может, Меликян где-нибудь там затерялся.
Но и на железнодорожном вокзале сыщиков ждало разочарование. По несколько раз они обходили залы ожидания, перрон, привокзальную площадь, но тщетно.
— Если бы он захотел бежать, то сел бы в первый попавшийся поезд, — заключил Минин.
…Уже давно стемнело. Сергей понял, что дальше задерживать Минина, у которого семья, некрасиво. А до оперативки у Балашова было время.
— Ладно, Женя, поработали мы для начала неплохо. Я обо всем доложу руководству. Тебе спасибо. Свободен. Только подбрось меня до Первой горбольницы. Кое-кого хочу навестить.
Городская клиническая больница № 1 представляла собой основательное здание старинной постройки с большим полусферическим пологим куполом и четырехколонным портиком. Высокие прямоугольные окна первого этажа светились в ночи и хорошо были видны издалека.
Сергей вошел в вестибюль, где располагалось справочное.
— Кого вам? — спросила пожилая дежурная и добавила: — Вы, наверное, по поводу взрыва?
Дружинин достал удостоверение и тут же поймал себя на мысли, что он, кроме имени и девичьей фамилии, ничего не знает о человека, ради которого пришел.
— Ее зовут Татьяна, в школьные годы носила фамилию Танеева. Сейчас ей тридцать два — тридцать три года, — пояснил он и напомнил: — Вчера при взрыве она сильно пострадала.
Дежурная поохала, потом достала и раскрыла широкоформатную книгу записи приема больных.
— Вчера к нам с места взрыва доставили восемь человек с тяжелыми травмами. У большинства из них документов при себе не было. Отмечен только примерный возраст и пол. Но некоторых уже нашли родственники. Да и двое из вашей организации приходили, интересовались.
— И сколько же женского пола? — спросил Сергей.
— Пятеро.
— А возраста тридцати двух — тридцати трех лет?