В Куэльгамурос арестанты делились на три отряда. Один строил бенедиктинский монастырь внизу, другой трудился на подступах к территории, а третий — в крипте. Я был в третьем. Я предпочел бы монастырь, поскольку те, кто работал там, лучше жили. Им даже платили хорошие сверхурочные и все такое. Ну ладно, по крайней мере меня не погнали дробить камень и возводить земляные насыпи для подъездной дороги. Тем бедолагам приходилось по-настоящему худо. Моему отряду, вырубавшему в скале крипту, досталась тяжелая работа, но вполне сносная, хотя было очень опасно разбирать завалы после взрывов. С потолка часто срывались расшатанные камни, и многих убивало наповал. Говорят, верой можно гору свернуть. Как видишь, нам удалось своротить одну, хотя веры у нас не осталось. За сотворение чуда нам платили сущие гроши — по полпесеты в день. Деньги копились на счету, открытом на наше имя, тронуть который мы не могли, пока нас не освободят.
Ему платили точно такие же гроши, — вдруг сказал Мануэль, ввергнув Каталину в замешательство: она не поняла, кого он имеет в виду. — При том, что он был башковитый парень, с образованием, а не полуграмотный, как я. — Мануэль полностью погрузился в воспоминания, взгляд его сделался рассеянным. Воодушевление в голосе сменилось печалью. — Он был врачом. Его определили в канцелярию. Он писал за меня письма, которые я отправлял родным, представляешь? Как сейчас помню, они были чертовски хорошо написаны, так хорошо, что мой отец, получив первое, заявился в Куэльгамурос в ближайшее воскресенье, когда разрешались свидания, уверенный, что меня пристрелили или вроде того и кто-то выдает себя за меня. — Рассказав этот случай, Мануэль улыбнулся. У него была замечательная улыбка. — Прекрасный парень, Мануэль Колом. Чересчур молчаливый, но прекрасный человек.
Каталина насторожилась. Наверное, она ослышалась.
— Мануэль Колом? Врача, о котором вы говорили, звали так же, как и вас?
— О, конечно, прошу прощения, я еще до этого не дошел. На самом деле не его звали, как меня, а наоборот, меня зовут, как его.
Каталине почудилось, что комната медленно закружилась перед глазами. Что он пытается сказать? Он или не он — Мануэль Колом, наследник крови, кого она ищет? Кусочек пазла подтверждал, что да, он, не так ли? Этот человек жил в доме номер 2. Собранные пазлы тоже принадлежали ему, а не достались от прежнего владельца, являвшегося подлинным потомком и переехавшим в другое место с тех пор, как дед здесь побывал.
— Но вы Мануэль Колом, верно? Вы сами так представились, когда мы с вами знакомились.
— Ну-ну, успокойся. Дыши глубоко, девушка, а то ты вот-вот хлопнешься в обморок. Почему у тебя такой встревоженный вид? Ничего не случилось. Сейчас я все объясню. Увидишь, насколько это простая история.
Каталина ждала продолжения. Вопреки совету Мануэля она продолжала дышать, как задыхающаяся птичка.
— Настоящий Мануэль Колом был тем врачом, о ком я упоминал. Я только одолжил его имя по причине, о которой расскажу позднее. Мое настоящее имя — Хосе Матео, хотя я столько лет жил с чужим, что порой начисто забываю, какое я получил от своих родителей. В сущности, боюсь, теперь даже нельзя доказать, что я не Мануэль Колом, так как бомба уничтожила архивы моего прихода в годы Гражданской войны, как и множество других во всей Испании. Но это не важно. Вернемся к делу. Мануэль и я спали рядом на двухэтажных нарах в бараке — один внизу, другой наверху. Это и называется социальная справедливость, эхе-хе? — сказал он со смешком и зашелся тяжелым кашлем. — Врач и крестьянин спят в одной халупе с земляным полом и цинковой крышей, превращавшейся летом в душегубку, а зимой в холодильник, и их тела одинаково покрывают укусы клопов, кишевших в тюфяках и простынях. Мелкие твари умеют кусаться, черт возьми.