Тайный дневник да Винчи

Монах и Леонардо ухаживали за девушкой по очереди. Время от времени ее охватывало волнение, лицо искажалось судорогой, и в бреду она бормотала что-то невнятное. Потом она вновь затихала, несмотря на лихорадку. Лицо, покрывшееся испариной, осушали платками и клали на лоб компресс.

— Жером! Жером! — закричала она однажды ночью. А потом в течение нескольких часов лежала безмолвно и неподвижно…

Наконец, девушка проснулась. И начала задавать вопросы. Прежде всего она захотела узнать о судьбе брата. Леонардо не стал ее обманывать, хотя она все еще не оправилась от болезни. Маэстро честно признался — Жером умер в темнице, и вынести его тело из крепости, чтобы похоронить по-христиански, не представлялось возможным. Абигайль заплакала, негромко и с достоинством, как плачут, когда желают не выставить горе напоказ, а облегчить боль. Ее прекрасное лицо, подернутое скорбью, растревожило душу Леонардо даже больше, чем смерть ее брата. Глядя на девушку, никто бы не усомнился, что она неземное создание. Очевидно, для нее добродетель не была пустым звуком и составляла смысл жизни, тот самый, о котором у Леонардо спрашивал Боттичелли. Смысл, теперь приобретавший в глазах Божественного иные масштабы и новые краски. Ибо для человека, узревшего свет, тень становится лишь далеким воспоминанием.

Леонардо попытался утешить девушку, сказав, что душа ее брата покинула этот мир с молитвой. Не желая волновать ее, он, однако, не упомянул, что опасность пока не миновала. В судорогах агонии лев наносит самые страшные удары, Чезаре Борджиа все еще угрожал им. Рассчитывать на то, что он побежден, было бы ошибкой, которая могла дорого обойтись.

В то утро, когда сознание девушки прояснилось и в ее состоянии наступило явное улучшение, в Винчи прибыл Боттичелли. Терзаемый неизвестностью, он ослушался Леонардо, не в силах усидеть во Флоренции или Пизе, когда последняя наследница священного рода находилась во власти болезни и, возможно, не выживет. Вне себя от беспокойства, он пренебрег распоряжениями Леонардо и явился в его небольшой дом. Леонардо не стал его за это упрекать. Он принял друга, попросив, правда, не тревожить Абигайль разговорами. Леонардо ограничился уверениями, что девушке лучше, она поправляется, и сильнее скорби по погибшему брату-близнецу была надежда на благополучие священного рода. Девушка гордилась своим высоким предназначением и держалась, невзирая на юный возраст и слабости, свойственные женскому полу, подобно благородному и мужественному рыцарю на поле брани.

Леонардо и Боттичелли беседовали внизу, отдавая должное доброй сладкой мальвазии, а в это время на втором этаже брат Джакомо читал девушке, лежавшей в постели, строфы из «Божественной комедии» Данте Алигьери.

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.

Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.

Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.

Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.

И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют страша,

Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.

Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.

И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.

Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.[21]

Монах читал поэму с глубоким чувством. Девушка выглядела умиротворенной. Наверное, ее больше успокаивал мерный ритм стиха, а не смысл слов. Поэзия обладает магической силой, словно погружая в транс читателя или слушателя, отгораживая его от внешнего мира тонкой переливающейся пленкой и увлекая в мистический мир вечности и детских сновидений… Поэтому брат Джакомо перепугался, решив, что с Абигайль случился припадок, когда она забилась на постели и зажмурилась, испуская жалобные стоны. Она закуталась в простыни, и прижалась спиной к высокой спинке кровати, и стала подниматься по ней, извиваясь, как змея, чей путь к бегству преградила сплошная стена.

21

Текст цит. по изд.: Данте Алигьери. «Божественная комедия», М., 1982. Перевод М. Лозинского.