— Вижу, — заметил сторож, не зная, что еще можно добавить в столь очевидном случае. — Вы открыли окна в мансарде…
— Да. Я просматривала газеты и журналы, которые лежат наверху. А там адское пекло.
— Их собирал ваш дед.
— Я так и подумала… Вы хорошо его знали, Альбер? — внезапно спросила Каталина.
— Я работал у него почти двадцать лет и за этот срок кое-что о нем узнал, верно, — ответил Альбер, для которого вопрос молодой женщины, казалось, не стал неожиданностью.
— Тогда вы должны рассказать мне это «кое-что», — категорично заявила она.
— Может, я лучше сначала приготовлю чай, а?
— Да. Я буду просто счастлива!
Сказано — сделано. Альбер принялся заваривать чай, неспешно, без лишней суеты. Тем временем Каталина не отводила от него глаз, следя за передвижениями по кухне в сторожке, с нетерпением дожидаясь, когда он закончит.
— Ну вот. — Сторож поставил на стол поднос с двумя большими дымящимися чашками и маленькой вазочкой домашнего печенья. — Обязательно попробуйте печенье. Его пекла мадам Бонваль.
В первый момент Каталина не сообразила, о ком речь, но потом вспомнила: Бонваль — фамилия Мари, женщины, приходившей убирать дом и угостившей ее изумительными брошетами в день приезда.
— Что означают отмеченные статьи в газетах, сложенных на чердаке? — задала вопрос Каталина, взяв из вазочки печенье и осторожно надкусывая его.
— Это лишь небольшая часть исследований вашего деда. Или поиска, как он сам называл. И почти все книги в библиотеке тоже. А еще он постоянно разъезжал по всей Европе, часто повторяя маршруты. Я много раз видел, как он поспешно собирал чемодан и отбывал посреди ночи в Париж, Андайе, Флоренцию или Мадрид. В Жизоре считали: месье Клод вытворяет всякие фокусы, так как он с причудами, но это неверно. Ваш дед был одержим своим поиском, являвшимся для него смыслом жизни с молодых лет. Только и всего. Он сам мне однажды сказал об этом. Он был хорошим человеком. И очень скрытным. Хотя мне лично кажется, в глубине души он оставался учителем, профессором. Иногда по вечерам он заглядывал ко мне на огонек, уставший до смерти, просидев целый день в кабинете, зарывшись в бумаги. Он устраивался в том самом кресле, где сейчас сидите вы, — Альбер показал на кресло-качалку, — и начинал рассказывать мне, о чем прочитал в какой-нибудь книге или статье, и приводил доводы, почему он согласен или нет с написанным там. И я хорошо запомнил выражение его глаз в такие минуты, в те ночи, когда мы не ложились до четырех-пяти утра. Они сверкали. Его глаза сверкали страстью. Он обожал все это. По правде говоря, сначала я не понимал почти ни слова из его рассказов, но потом постепенно стал вникать в суть дела. И в конце концов, я сообразил: все вертится вокруг одной темы — Приората Сиона.
Каталине уже доводилось слышать о Приорате Сиона, хотя она знала о нем не очень много: пожалуй, лишь то, что речь идет о своеобразной секте или тайном обществе, целью которого на протяжении многих веков считалась защита предполагаемых потомков Иисуса Христа и Марии Магдалины.
— Мой дед верил в оставшееся у Христа потомство?
— Ваш дед не верил ничему, мадемуазель Пенан, — возразил Альбер чуть ли не с обидой. — Вы разве не слышали меня? Он всю свою жизнь посвятил изучению проблемы. Он не полагался на веру, он был ученым. Он доверял лишь тем фактам, которые можно доказать.
— Тогда получается, он нашел доказательства, что у Христа родились дети от Марии Магдалины? — с интересом и удивлением уточнила Каталина. В ней проснулся азарт журналиста, почувствовавшего сенсацию.
— Не знаю, но вполне возможно.
— И где же, по-вашему, находятся эти доказательства?
— Полагаю, если они есть, то разбросаны по крупицам повсюду: в прессе на чердаке, на страницах книг в его домашнем собрании и в тысяче других книг, рукописей и статей, которые он разыскивал и читал в книжных магазинах и библиотеках в разных уголках Европы. Они могли обсуждаться на конференциях, в чьих заседаниях он принимал участие, а также находиться в замках, церквах, архивах и монастырях, куда он наведывался. А главное, они хранились у него в голове, множество деталей и фактов, собранных воедино.
Просто поразительно, как красноречиво умел выражаться столь угрюмый немногословный человек. Он явно многому научился у Клода за долгие годы, прожитые бок о бок. Альбер предложил разумное объяснение, по сути, лежавшее на поверхности. Со стороны Каталины было наивно надеяться, что существует единственное доказательство, убедительный документ, подтверждающий (на основании серьезных и неопровержимых свидетельств), будто Иисус оставил потомство.