— Но вы, по крайней мере, можете принести нам немного воды, чтобы мадемуазель вымыла себе ладони, и две чашки чая с лимоном, — сказал юноша таким повелительным тоном, что официант не посмел ему что-либо возразить.
— Вы уже пришли в себя от испуга? — спросил он меня, когда мы сели с ним за столик.
— Испуга? Мне даже и в голову не приходило… — начала было я, но затем, наконец-таки в полной мере осознав, что со мной только что произошло, воскликнула: — Боже мой, у меня пытались отнять сумочку!
— Да, пытались, но не отняли. Вы проявили недюжинную силу.
Я машинально кивнула, задумавшись над произошедшим и почти не слушая своего собеседника.
— Когда об этом узнает моя тетя… Моя тетя! — Я поднялась из-за стола. — Мне нужно идти. Она, наверное, переживает…
Однако мой собеседник меня удержал.
— Подождите, — сказал он. — Выпейте сначала чаю. Этот горячий напиток поможет вам справиться с волнением. А если вы еще и смоете со своей ладошки кровь, то ваша тетя, возможно, будет переживать намного меньше.
Неужто я и в самом деле выглядела взволнованной?
Его доводы показались мне убедительными, а потому я решила снова присесть на стул — тем более что официант уже нес нам чай. Мне, конечно же, не помешало бы выпить сейчас соблазнительно дымящегося в чашке чая, потому что становилось уже прохладно. Однако не успела я бросить в чашку сахар, как мой собеседник вынул из своего кармана платок и окунул его в принесенную по его просьбе чашу с водой.
— Позволите? — спросил он, беря мою руку.
Я в ответ кивнула, и он стал аккуратно проводить смоченным в воде платком по ободранной ладони.
Впервые с момента произошедшего инцидента я посмотрела на него как на человека, который пришел мне на помощь. Он был одет очень элегантно, а его лицо — со шрамом, пересекающим губы (от этого шрама казалось, что у него заячья губа), — вполне можно было назвать симпатичным. Именно такие лица, даже если видишь их в первый раз, кажутся хорошо знакомыми: они вызывают ощущение надежности и спокойствия.
— Вам больно?
— Нет… А я ведь вас до сих пор еще не поблагодарила, господин…
— Виндфилд. Ричард Виндфилд, — представился он, поднимая взгляд и расплываясь в улыбке, которая, похоже, претендовала на то, чтобы быть обольстительной. Наверное, так он всегда улыбался, когда называл свои имя и фамилию. — Если бы здесь нашлось мыло, то было бы еще лучше.
— Вполне нормально и так, спасибо. Извините… извините, что я поначалу повела себя по отношению к вам не очень любезно, господин Виндфилд.
— Вам нет необходимости извиняться. Вы находились в состоянии шока. Пейте чай, он поможет вам прийти в себя.
Мы оба сделали по глотку.
— Вам, надо сказать, не повезло. Обычно в этой части города ограблений не бывает.
— И к тому же я не очень-то похожа на богачку с сумкой, набитой разными ценностями, — с раздражением добавила я. — Надо же! Я впервые в жизни решилась пойти куда-то одна и тут же угодила в дурацкую историю!
— Вы так до сих пор и не сказали мне своего имени.
— Да, это верно. Еще раз извините за мою невежливость. Меня зовут Исабель Альсасуа.
— Очень приятно с вами познакомиться, сеньорита Альсасуа.
— Я должна была бы сказать «мне тоже», господин Виндфилд, однако, по правде говоря, мое знакомство с вами было для меня не просто приятным — без вас я погибла бы от потери крови. (Виндфилд снова заулыбался.) Вы, видимо, не француз, ведь так?
— Да, я не француз. А как вы об этом догадались?
— Дело в том… — Я запнулась, а затем сказала первое, что пришло в голову: — У вас лицо не такое, как у французов.
— Неужели? — засмеялся мой собеседник. — Даже и не знаю, воспринимать мне эти ваши слова как комплимент или как оскорбление.
— Пожалуйста, воспринимайте их как комплимент. Мне не хотелось бы показаться вам невежливой… еще раз.
— Хорошо. Я вообще-то англичанин, из Девоншира. Вы бывали в Англии?
— К сожалению нет.
— Ну, она, знаете ли… зеленая.
Я невольно улыбнулась.
— А вы из какой части Испании? Вы ведь испанка, в этом у меня нет никаких сомнений.
Эта его реплика заставила меня вспомнить о своих прямых черных волосах, черных-пречерных глазах, уж очень смуглой коже и слишком крупных чертах лица. Я тебе об этом никогда не рассказывала, но мне как-то раз кто-то сказал, что я родилась под цыганской звездой и что моему лицу присуще «специфическое обаяние». Правда же заключается в том, любовь моя, что я ненавидела это специфическое обаяние, якобы присущее моему лицу, и очень хотела, чтобы у меня было лицо хрупкой красотки, нежное и бледное — то есть такое, какое соответствует нынешним вкусам. Ты, хорошо разбираясь в женщинах, наверняка знаешь, что женщинам свойственно мечтать о том, чего у них нет, и совсем не ценить то, что у них есть.