Он поцеловал мне руку, а потом коснулся губами моей щеки, мокрой от слез.
– Я понимаю, – с трудом выдавила я. – Ты прав, конечно. О моей верности не должно ходить никаких сплетен, никто не должен усомниться в ней. Слухов уже и так более чем достаточно.
Это было правдой. Говорили, что я любовница графа д'Адгемара, и принца де Линя, и богатого венгерского графа Эстергази. Говорили даже, что я любовница Людовика Шарло, чье общество мне очень нравилось, и о котором было известно, что он состоял в любовниках у многих придворных дам.
Мы с Эриком с нежностью расстались, и я собираюсь не встречаться с ним наедине в течение некоторого времени. Разумеется, я вижу его с другими слугами, поскольку обязанности королевского конюшего заставляют его бывать в апартаментах Людовика или моих. Он также заведует моими конюшнями в Маленьком Трианоне. Это мучительно – так часто оказываться совсем рядом с ним, чувствовать возбуждение, в которое меня всегда приводит его присутствие, однако держаться с ним холодно и отстраненно.
Это мучительно, и это неправильно. Это жестоко. Если бы моим мужем вместо Луи был Эрик, то какой счастливой стала бы моя жизнь! А пока что мне остается только беспокоиться и ждать.
27 августа 1777 года.
Амели снова беременна. Она принесла мне медальон Святой Люсилии, который, по ее словам, я должна положить под подушку, чтобы она даровала мне дитя.
Она сделала реверанс, протягивая медальон, и взглянула на меня с хитрой улыбкой.
– Святая Люсилия принесет вам ребенка, – сказала она резким голосом, – если вы будете верны своему супругу и оставите в покое мужей других женщин.
– Наша госпожа верная супруга, – решительно и ядовито оборвала ее Софи.
– Я хочу верить, что это действительно так, – парировала Амели. – Но даже ты не в состоянии следить за ней каждую секунду.
– Ты забываешься, Амели. Займись своим делом.
– Я последую вашему совету, ваше величество, если вы займетесь своими.
– Вам следует немедленно отказаться от услуг этой невоспитанной девчонки, – посоветовала мне Софи после того, как Амели величественно удалилась прочь.
Но, разумеется, я не могла прогнать от себя Амели. Я не могла рисковать: вдруг она начнет распускать обо мне грязные сплетни или заставит Эрика оставить двор.
– Она достаточно хорошо делает свою работу, – заметила Лулу, которой была известна причина, по которой я хотела, чтобы Амели оставалась у меня в услужении. – Я сделаю так, что она будет вести себя уважительно.
20 октября 1777 года.
Мы все носим одинаковые новые прически. Они называются «американский буф». Красные, белые и синие ленты и маленькие американские флажки вплетены в локоны и шиньоны. Я придумала эту моду в тот день, когда Иосиф с Людовиком пригласили новую знаменитость – американца Бенджамина Франклина – на утренний прием у короля, на котором мистер Франклин без конца говорил и говорил о своих планах и новациях.
Мы поставляем американцам оружие и провиант, чтобы помочь им в борьбе с британцами, но все это делается в тайне.
14 декабря 1777 года.
Началась кошмарная зима, и я пребываю в расстроенных чувствах. Мне кажется, что у меня никогда не будет детей. Матушка прислала мне пояс, освященный Святой Радегундой, чтобы я надевала его, ложась в постель. Это ценная реликвия из аббатства Мелка, расшитая тайными молитвами и оккультными символами, и матушка говорит, что еще не было случая, чтобы эта реликвия не помогла.
Лулу и Иоланда смотрят на меня с жалостью. Они-то хорошо знают, как сильно я хочу ребенка. Мерси говорит, что при дворе снова перешептываются о необходимости отстранить меня и женить Людовика на ком-то другом. Никто не хочет, чтобы королем стал Станни, но если Людовик умрет, то на трон воссядет именно Станни. Если умрет Станни, королем будет Шарло, а после Шарло придет очередь править его сыновьям. У Шарло и его глупой жены Терезы уже трое сыновей.
Когда же Господь услышит мои молитвы?
3 января 1778 года.
На прошлом балу у Иоланды тысяча свечей заливали светом длинную лестницу, и, когда я начала медленно подниматься по ее ступеням, музыканты заиграли мелодию венского вальса.
Помню, как в тот момент я подумала, что они играют эту мелодию специально для меня, потому что знают, как она мне нравится. Потом я помню только, что подняла глаза наверх лестницы, а дальше… Последующие события слились в сплошной калейдоскоп, оставив после себя только неясные и разорванные воспоминания.
Потому что я увидела, как по лестнице ко мне спускается самый красивый мужчина из всех, кого я до сих пор встречала. На нем был белый мундир, и он выглядел таким высоким, стройным, величественным… Нет, воистину царственным. Мне показалось, что спускается ожившая статуя греческого бога. У него были светлые волосы, слегка растрепанные ветром. А потом он улыбнулся – не только губами, но и замечательными голубыми глазами, и всем лицом.
У меня перехватило дыхание. Я замерла на месте и могла только смотреть, забыв обо всем, как он подходит ко мне. Должно быть, музыканты играли, не останавливаясь ни на минуту, но я не слышала музыки. Наверное, люди вокруг меня спускались и поднимались, танцевали и разговаривали. Но я всего этого не слышала и не замечала. Я видела лишь улыбающегося светловолосого мужчину в белом мундире, протягивающего руку дружбы, и приближающегося ко мне медленно, как во сне.
– Ваше величество, – проговорил он глубоким приятным голосом.
Я протянула ему свою маленькую ладонь. Она почти целиком скрылась в его большой и мужественной руке. Он поднес мое запястье к лицу и прижался к нему теплыми губами.
Я ощутила, как там вспыхнул ласковый огонь и теплой волной прокатился по руке, распространяясь по груди и заливая щеки и шею. Я не могла говорить. Я начисто лишилась способности двигаться или соображать.
Каким-то образом этот чудесный и неловкий момент миновал. Я вдруг поняла, что стою в окружении подруг, шепча Лулу:
– Кто этот красивый мужчина?
– Это граф Аксель Ферсен. Он только что прибыл из Швеции. Его отец – фельдмаршал шведской армии Ферсен.
– Только не говори мне, что он должен немедленно вернуться в Швецию.
– Желаете, чтобы я навела справки?
– Да. Нет. О да, пожалуйста, выясни это. Пригласи его… пригласи на поздний обед в моих апартаментах завтра вечером.
Уголком глаза я следила за Лулу, которая пробиралась по заполненной гостями зале к тому месту, где, возвышаясь над окружающими мужчинами, стоял граф Ферсен, и его светлые волосы отливали серебром в свете свечей. Они поговорили, а потом Лулу оставила его и направилась ко мне. В это мгновение он бросил короткий взгляд в мою сторону, и, прежде чем отвернуться, я заметила легчайший намек на улыбку, появившуюся у него на губах.
Завтра я снова увижу его. Смогу ли заснуть сегодня ночью?
5 января 1778 года.
Вчера вечером Аксель пришел на ужин, и стоило ему появиться в комнате, как я мгновенно ощутила странное, непривычное, магнетическое действие его личности. Глаза наши встретились, и хотя он был еще далеко от меня, я увидела – или подумала, что увидела, – проблеск узнавания на его красивом, мужественном лице. Он узнал во мне не Антуанетту, не женщину, это было узнавание совершенно иного рода – казалось, он узнал во мне родственную душу, которую искал уже давно. Я не могу описать этого чувства, но я испытала его и поняла, что и он ощутил то же самое.
За ужином нас собралось двенадцать человек. Людовик отсутствовал. Он никогда не приходил на мои поздние ужины, предпочитая поесть пораньше в одиночестве. Ему прислуживал Шамбертен, а после он удалялся в постель с коробкой конфет.
Аксель сидел за столом напротив меня, между Иоландой и старой герцогиней де Лорм, которой уже перевалило за семьдесят и у которой появились серьезные проблемы со слухом. Он разговаривал с обеими очень любезно и остроумно, терпеливо кивая головой, когда герцогиня не понимала его, и парируя кокетливые комплименты Иоланды шутками и легким поддразниванием.