Вот только забыть своих детей невозможно. Вы никогда не сможете забыть отчаянный телефонный звонок Кимми, лучшей подруги дочери, Кимми, которая с тревогой спрашивает, почему Эмма не ходит на занятия и не отвечает на звонки. Она больна, мистер Гейл? С ней все в порядке? Вы никогда не сможете забыть те ужасающие мгновения, когда обнаружили, что квартира дочери пуста. И когда заставляли себя бороться и подавлять страх, а минута за минутой падали в вечность, складываясь в день, другой, неделю, вторую, седьмую… Вы все продолжали верить, что полиция вот-вот найдет ее живой, но недели превращались в месяцы, а вы все убеждали себя, что время еще есть, что не все потеряно, что чудеса иногда случаются… Все еще цепляетесь за последние остатки надежды и свою веру в Бога, когда раздается звонок в дверь и на пороге появляется детектив. Вы никогда не забудете скорбное и убитое выражение на лице детектива Брайсона, когда он сообщает, что тело женщины, по описанию похожей на вашу дочь, обнаружено плавающим в реке. Он открывает папку, и вы видите снимок женщины с раздувшимся лицом, с восковой морщинистой кожей, изъеденной рыбами. На шее у нее висит на платиновой цепочке старинный медальон — тот самый, который вы подарили дочери на Рождество. Вы помните, как Эмма, завернувшись в мягкие складки банного халата, надела этот медальон и как солнечные лучи ярким светом заливали комнату, падая в большое окно и отражаясь слепящим блеском от покрова первого снега, укрывшего задний дворик. Вы помните, как она открыла медальон, и помните выражение ее лица, когда она увидела внутри фотографию матери, которая умерла много лет назад. Вы вспоминаете это мгновение и тысячу других, глядя на снимок в папке детектива, на белую карточку с номером под подбородком, и все еще надеетесь, что это какая-то ошибка. Произошла страшная ошибка, это не может быть правдой!
Детектив ждет, пока вы скажете: «Да, это моя дочь. Это Эмма». Вот только вы не можете сказать этого, потому что как только вы произнесете эти слова, это будет означать, что вы простились с ней навсегда…
Гейл стал наблюдать за смотрителями, убирающими снег. Ему хотелось, чтобы сейчас была осень, его любимое время года. Он представил себе, как ветерок играет опавшими листьями на лужайке перед домом, как в воздухе стоит пронзительный, хрусткий запах свежести, и перед его мысленным взором возникла Эмма. Ей семь лет, она бежит по разноцветным листьям, крича во весь голос и прижимая к груди коробку из-под обуви. В коробке лежит голубая сойка. Одно крылышко у нее сломано, другое отчаянно трепещет — птичка пытается взлететь.
«Ты должен помочь бедной птичке, папочка, ей же больно…»
Гейлу хочется стереть выражение ужаса с лица дочурки, поэтому он хватает телефонный справочник и начинает обзванивать ветеринаров, а птица пронзительно кричит от боли. Наконец он находит врача, который лечит птиц, — это в Бостоне, недалеко отсюда.
Гейл знает, чем все должно закончиться. Он надеется уберечь Эмму от неприятного зрелища, но она настаивает на том, чтобы поехать с ним.
Когда ветеринар сообщает ей печальное известие, Эмма поворачивается к отцу, чтобы он решил эту проблему. Он говорит ей, что у Господа для каждого определена своя судьба, свой план, пусть даже мы не понимаем его. Она начинает плакать, и, возвращаясь в машину, он держит ее за руку. Птичка осталась у ветеринара, и на обратном пути домой Эмма молчит. Годом позже он снова держит ее за руку, уводя от могилы матери и вновь повторяя свое заклинание о планах Господа.
Гейл помнит, что он искренне и глубоко верил в истинность этих слов. Но больше он ни во что не верит.
Он тянется за стаканом. Тот пуст. Он кладет в него свежий лед. Рядом с плитой на полке стоят старые кулинарные книги. Пока Сьюзен была жива, она постоянно готовила всякие кушанья. А сейчас у него есть другие люди, которые делают это. Несколько раз они использовали рецепты, которые Сьюзен второпях записывала на карточках или отмечала в своих любимых кулинарных книгах, но у приготовленных блюд был другой вкус.
Он неоднократно хотел выбросить поваренные книги. Но каждый раз казалось, что душа его разрывается на части. Без всяких проблем и угрызений совести он пожертвовал на благотворительность одежду Сьюзен, а вот расстаться с ее кулинарными книгами не смог. Отдать их кому-то, даже ее подругам, означало бы проститься с ней навсегда, причем по частям.
Я могу лишь отдать тебя по кусочку, по частям…