— Откуда вы узнали, что он полицейский? — поинтересовалась Дарби.
— Он показал мне свою бляху.
— Как его звали?
— Не знаю. Он не представился.
— А вы спрашивали его об этом?
— Нет, мэм, не спрашивал. Копы стучат в дверь, вы делаете то, что говорят, и не задаете слишком много вопросов.
— У него был акцент?
— Вот, кстати… Был. Британский или еще какой-то, — подтвердил Рид. — Он показал мне бляху, а потом заявил, что ему необходимо попасть внутрь и осмотреть крыло «С». Я ответил ему, что оттуда вывезли всю мебель, что там ничего не осталось и смотреть тоже не на что. Но он настаивал, говорил, что просто хочет взглянуть, и я отвел его туда.
— Мистер Рид, быть может, мой вопрос покажется вам странным, но вы видели его глаза?
— Его глаза?
— Вы заметили, какого они цвета?
— Не имею ни малейшего представления, — ответил Рид. — Он носил солнцезащитные очки. Не хочу показаться излишне любопытным, но к чему вы задаете все эти вопросы? Разве вы не знаете, для чего он сюда приезжал? А я-то полагал, что вы, ребята, работаете вместе.
— Этот полицейский, которого вы встретили, — мы не знаем, кто он такой, — пояснила Дарби, хотя этот коп чертовски походил на Малколма Флетчера. — Поэтому все, что вы расскажете, может оказаться исключительно полезным.
Рид, отвернувшись от ветра, закурил сигарету.
— Вы случайно не видели фильм «Бродяга с высоких равнин» с Клинтом Иствудом в главной роли?
— Несколько раз, — ответила Дарби.
— Так вот, от этого малого исходила такая же угроза. Ну, вы понимаете: или делай, как я хочу, или тебе придется дорого заплатить за свое поведение. Вот почему я не задавал вопросов. Просто отвел его в крыло «С» и дал возможность осмотреться. По правде говоря, я был рад, когда он ушел.
— В котором часу он уехал?
Рид на мгновение задумался.
— Я бы сказал, где-то около четырех.
— Он что-нибудь нашел в клинике?
— Нет. Как я уже говорил, там ничего не осталось. Оттуда вывезли все, что можно. Я привел его в крыло «С», он немного походил там, огляделся, поблагодарил меня и был таков.
— То есть он попросил вас отвести его именно в крыло «С», — утвердительно сказала Дарби.
— Именно так, мэм. В крыле «С» раньше содержали самых опасных преступников, настоящих извергов, вроде Джонни Цирюльника. Помните его?
— Нет, честно говоря.
Рид глубоко затянулся сигаретой.
— Джонни Цирюльник… настоящее его имя было Джонни Эдвардс или что-то в этом роде… так вот, Джонни был серийным насильником, действовавшим в начале шестидесятых. Он работал в парикмахерской и резал женщинам лица опасной бритвой — отсюда и прозвище. Суд признал его виновным по всем статьям обвинения, но экспертиза сочла его помешанным, поэтому его направили сюда. — Рид ткнул большим пальцем в сторону дороги, петлявшей по лесу. — Оказалось, что он еще и неплохой художник. Персонал развесил некоторые его картины на стенах лечебницы, и, должен сказать, они производили поразительное впечатление. Но потом он набросился на врача — попытался заколоть его кистью, только представьте себе! — и тогда они забрали у него все принадлежности для рисования. И знаете, что учудил этот сукин сын? Вместо цветных карандашей и красок он стал использовать собственное дерьмо. И картины у него получались очень даже неплохие. Правда, смердели они омерзительно. — Рид захохотал, и его хриплый смех подхватил и унес ветер.
— Я хочу, чтобы вы показали, куда ходил этот коп, — попросила Дарби.
Рид щелчком отправил окурок сигареты в кусты.
— Мы сумели расчистить главную дорогу перед тем, как мой грузовик застрял в снегу, но вон там, наверху, творится бог знает что, — сказал он. — Надеюсь, вы не имеете ничего против того, чтобы поразмяться, потому как нам предстоит долгая прогулка.
Глава 29
Брайсон уже держал наготове фонарик. Дарби взяла запасной, который всегда лежал у нее в багажнике автомобиля, и поспешила за Ридом, который в сопровождении Брайсона и шестерых его полицейских уже шагал по круто поднимавшейся вверх дороге.
Тротуар покрывал толстый слой льда. Дарби ступала очень осторожно, чтобы не поскользнуться, и внимательно смотрела, куда поставить ногу. Подъем на гору, густо поросшую соснами и елями, лапы которых под тяжестью мокрого снега прогибались до самой земли, казалось, никогда не кончится и склоны ее так и будут тянуться на много миль вперед, уходя в бесконечность.