– Нам нужно откровенно поговорить.
Горничная расстилала для Софии постель, лакей чистил ботинки. Оба вскинули на нее глаза.
– Да, мисс? – вопросительным тоном произнесла горничная.
– Я полагаю, – сказала София, – вы служите в первую очередь моей матери, а не мне?
Повисла пауза.
– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, мисс, – произнес наконец лакей.
– Прошу меня простить, но… вы же детективы из агентства Пинкертона, да?
Чета переглянулась. Лакей со вздохом отставил ботинки в сторону; горничная распрямилась, отбросив всю напускную почтительность.
– В отставке, мисс, – отчеканила она с неожиданным металлом в голосе. – Наша фамилия Уильямс. Я Люси, а это Патрик.
София улыбнулась.
– Слишком уж легко моя мать дала на все это свое согласие. Могу я узнать, для чего именно она вас наняла?
– Нам поручено заботиться о вашем комфорте, – отвечал Патрик, – а также следить, чтобы с вами не случилось ничего худого.
– Входит ли сюда перехват моей корреспонденции?
– При необходимости.
– И вам уже случалось это делать?
– Пока нет, мисс.
– Тогда вот, держите.
Она протянула им телеграмму.
Они вместе пробежали ее глазами, озадаченно хмурясь.
– Эфес? – спросил Патрик. – Где это?
– К югу отсюда, не так далеко от побережья, – пояснила София. – Древние греки построили там храм Артемиды, богини охоты. Он считался одним из семи чудес света. Сейчас на его месте идут раскопки, и мне предложили побывать там на экскурсии. – Она откопала в сундуке атлас, нашла нужную страницу и ткнула в нее пальцем. – Вот.
Они принялись разглядывать атлас, не преминув отметить значительное расстояние, отделявшее город от Золотого Рога, а также отсутствие поблизости других городов.
– Я уверен, что в вашем маршруте его не было, – произнес наконец Патрик.
– Вы уже наверняка догадались, что в мои намерения никогда не входило ехать в Индию, – сказала София.
Мужчина кивнул.
– Но что тогда входило в ваши намерения, мисс, раз уж мы с вами решили быть друг с другом откровенными?
Она некоторое время оценивающе смотрела на них, потом сказала:
– Моя мать наверняка рассказала вам массу историй о моем фривольном поведении. Я не стану просить вас повторять их, – добавила она, заметив, что выражение их лиц стало настороженным, – равно как не стану и опровергать. Меня страшило будущее, которое она мне уготовила, и в отчаянии я попыталась найти утешение не там, где следовало. Это решение дорого мне обошлось, и больше подобного не повторится. Теперь я намерена отправиться исследовать Ближний Восток и не собираюсь возвращаться до тех пор, пока… пока не смогу это сделать на своих условиях.
Супруги некоторое время молчали, пытаясь сообразить, что к чему.
– И нет ни одного шанса, что вы передумаете? – уточнил Патрик.
– Ни малейшего. Разве что вы увезете меня обратно силком.
Она вся дрожала – но не от холода, а от страха.
– Этого вы можете не опасаться, – мягко произнесла Люси. – Но и мы тоже не имеем права просто бросить все и вернуться обратно домой. Мы подписали контракт. И потом, мисс, вам нельзя без охраны. Здесь, на Востоке, в одиночестве вы будете легкой добычей для любого бандита и похитителя.
София задумалась.
– А вы не согласились бы сменить роли? Стать моими телохранителями, а не шпионами?
Патрик поджал губы.
– Готов побиться об заклад, что ваша матушка на это не согласится.
София некоторое время обдумывала его слова, затем кивнула.
– Мы напишем не ей, а моему отцу.
Сидя у себя в библиотеке, Фрэнсис Уинстон три раза перечитал телеграмму, потом протер глаза и с раздражением выдохнул. «Пинкертоны»! Чем вообще думала Джулия, нанимая эту парочку на работу? Ну разумеется, София немедленно их раскусила. Он убрал телеграмму и попросил лакея подать ему пальто и трость. Нет, экипаж не понадобится – он просто хочет пройтись пешком.
Он двинулся в северном направлении, мимо соседских особняков, пока наконец по Ист-драйв не вышел к Центральному парку. Последние самые стойкие листья дрожали на ветру, цепляясь за ветви деревьев, в то время как их опавшие собратья с шуршанием гонялись друг за другом по земле. Фрэнсис в мрачной задумчивости бродил по дорожкам. Недавний обед напоминал о себе кислой отрыжкой. В последнее время его вообще частенько мучило несварение – следствие, если верить его доктору, чересчур обильного питания. «Не все, что приносит с собой достаток, естественно для человеческого организма», – сказал тот. Фрэнсис тогда посмеялся над его словами.
К тому моменту, когда он пересек Трансверс и очутился перед высоким остроконечным четырехгранником Иглы Клеопатры, возвышавшимся среди деревьев, Фрэнсис уже успел слегка запыхаться. Он выбрал скамейку и опустился на нее, пристроив трость меж колен. Это было место, куда он приходил, когда его одолевал гнев и нужно было обуздать его, укротить и подчинить воле и разуму. Фрэнсис провел здесь бесчисленные часы, глядя на высеченные на камне древние иероглифы и представляя себе, сколько труда, сколько пота и усилий ушло на то, чтобы создать Иглу. Когда ее доставили из Египта в Нью-Йорк, он изгрыз себе локти от зависти к Вандербильту, глядя из окна своей спальни поверх толп на то, как обелиск едет по Пятой авеню по специально проложенным по такому случаю рельсам – ни дать ни взять плененная царица, каменная Зенобия, которую в золотых цепях везут по улицам. А что с ней теперь! Выщербленная и крошащаяся, с полустертыми уже иероглифами, она стала жертвой пагубного влияния морского климата, который мало-помалу уничтожал то, что на протяжении многих столетий сохранялось неизменным в сухой и жаркой пустыне. Воля могущественных людей создала ее, воля могущественных людей обрекла на гибель.