– Осторожно! – крикнул ей один из мужчин с крыльца поблизости.
Мариам остановилась, вздрогнув от неожиданности. Мужчина указал на распахнутую дверь лавки «АРБЕЛИ И АХМАД. РАБОТЫ ПО МЕТАЛЛУ», мимо которой она собиралась пройти. И только теперь Мариам ощутила волну убийственного жара, которая изливалась из недр лавки на тротуар перед ней.
Мариам, поморщившись, опасливо заглянула внутрь. Арбели нигде поблизости видно не было: судя по всему, он предпочел покинуть свой пост, нежели упасть в обморок, – зато перед наковальней, зажав раскаленную добела металлическую заготовку щипцами и мерно ударяя по ней молотом, священнодействовал его партнер. Даже сам воздух вокруг него шипел от жара, но он, казалось, от души наслаждался этим.
Мариам поежилась, несмотря на жару. У нее возникло чувство, что она совершает что-то непристойное, наблюдая за ним так пристально, пусть и через открытую дверь. Ей не раз доводилось слышать, как ребятишки перешептываются, обсуждая их с его подругой прогулки по крышам. «Кто она такая? – Не знаю. Кажется, ее зовут Хава». Сама Мариам в эти разговоры никогда не вступала, хотя могла бы рассказать им об этой рослой молчаливой женщине, тоже обладавшей пугающими способностями, едва ли не всё. От роли хранительницы секретов этой парочки ей было не по себе. Иногда она мельком видела его где-нибудь на улице, и сердце ее на мгновение ледяным обручем сжимал безымянный страх – как будто он затевал какую-нибудь ужасную каверзу, а не вопреки очевидности просто шел куда-то по своим делам. Привыкнет ли она когда-нибудь к его присутствию среди них? И хочет ли привыкать?
– Ох уж эти бедуины, – с ноткой ворчливого восхищения в голосе хмыкнул мужчина на крылечке. – Всегда носят пустыню у себя внутри.
Мариам нахмурилась.
– Мог бы хоть дверь закрыть, – буркнула она и двинулась дальше.
Под вечер наконец разразилась долгожданная гроза, давно томившаяся где-то там в котле на небесной кухне. При первом же порыве свежего ветерка, раздувшего безжизненно повисшие на флагштоках флаги, Бэттери-парк огласился радостными возгласами. Все собрали свои подушки и покрывала и разошлись по домам.
Анна Блумберг, в чью квартиру медленно возвращалась прохлада, сидела в продавленном кресле-качалке с мирно посапывающим младенцем на руках.
Хава Леви. Это была она, больше некому. Никто другой не вспомнил бы про Анну в такой момент – и уж точно не стал бы тратить половину недельного заработка на глыбу льда. Ей представилось, как Хава стоит под окнами в толпе истекающих потом бродяг, вслушиваясь в плач Тоби и панические мысли Анны. Та самая Хава Леви, с которой они вместе работали в пекарне Радзинов до той ужасной ночи, когда Анна узнала всю правду.
Это случилось чуть больше года назад, когда Анна пригласила свою застенчивую новую подругу на танцы, которые устраивали в зале на Брум-стрит. Они договорились встретиться там с Ирвингом, женихом Анны и отцом ее будущего ребенка, но тот явился под ручку с какой-то девицей. Анна устроила ему сцену в переулке перед входом; Ирвинг, который был в стельку пьян, разозлился и ударил ее. Она упала. А потом…
Его тело, впечатанное в кирпичную стену.
Пустые нечеловеческие глаза ее заступницы.
Странный высокий мужчина, которого ее подруга привела с собой, – «Анна, познакомься, это Ахмад», – оттаскивающий Хаву от ее жертвы и жгущий ее голыми руками, чтобы привести в чувство.
Тогда жизнь Анны за несколько секунд полетела в тартарары. Обратно в пекарню Радзинов ее, беременную и незамужнюю, никто бы не взял, да и потом, разве смогла бы она как ни в чем не бывало по-прежнему работать бок о бок с такой женщиной? Эти двое были самыми настоящими чудовищами – и тем не менее ее жизнь оказалась переплетена с их жизнями. Вскоре Анна столкнулась с их врагом, злокозненным стариком по имени Иегуда Шальман, который похитил ее и воспользовался ею как приманкой, чтобы завлечь в ловушку эту парочку. В ее памяти не осталось воспоминаний об этом, лишь смутная картина того, как она, не в состоянии шелохнуться, стоит посреди того самого злополучного танцевального зала на Брум-стрит, залитого полуденным солнцем, а старик, ухмыляясь, держит ее за запястья. Потом, когда все уже было кончено, на нее обрушился леденящий ужас, что он мог каким-то образом навредить ее малышу, но Тоби явился на свет в положенный срок, возвестив о своем появлении громким плачем совершенно здорового младенца.