Рядом с ним она иногда чувствовала себя такой юной и неопытной, такой неуверенной в себе. Он успел прожить на свете много веков, но о его прошлой жизни она не знала ровным счетом ничего, лишь скудный набор разрозненных фактов. Уж, наверное, историй, которые он мог бы рассказать ей, хватило бы на добрых несколько сотен ночей – так почему же он никогда ничего не рассказывает? Или, может, боится, что эти истории причинят ей боль? Она знала, что у него были любовницы, что образ жизни, который он вел, люди назвали бы аморальным – в этом отношении он, по крайней мере, был с ней предельно откровенен. Возможно, он считал ее слишком неискушенной для того, чтобы посвящать в подробности? И самое ужасное, так ли уж сильно он был не прав?
Джинн покосился на нее.
– Ты что-то примолкла, – произнес он. – Что-то случилось?
Выложить ему все начистоту? Нет, он, по своему обыкновению, или отшутится, или затеет спор, чтобы заговорить ей зубы, а ей сейчас не хотелось ни того ни другого.
– Я просто думала о бедном одиноком Юджине, – отозвалась она в конце концов. – Я бы сказала Тее, что поклялась до конца жизни хранить верность покойному мужу, но это ведь ее только раззадорит.
– А тебе никогда не приходило в голову, – спросил он, – что у бедного одинокого Юджина у самого может быть тайная любовница?
Хава против воли улыбнулась.
– Нет, не приходило! Это было бы просто прекрасно. Но, честное слово, нам с тобой нужно подыскать нашим отношениям определение получше, чем «тайные любовники».
– Ты считаешь, оно нам не подходит?
– А ты?
Она ожидала, что он отделается уклончивым ответом или отпустит насмешливый комментарий, однако Джинн остановился и посмотрел на нее с таким видом, как будто всерьез задумался над этим вопросом. Она молчала, стараясь не стушеваться и не съежиться под его взглядом, но жалея, что не промолчала.
– Ты права, – произнес он наконец. – Оно нам действительно не подходит.
А потом вдруг обхватил ее лицо ладонями и поцеловал – прямо на дорожке. Его поцелуй не был долгим – губы у нее, должно быть, были неприятно холодными, – но, когда он оторвался от них, частица его теплоты на мгновение осталась с ней, прежде чем ее украл порыв зимнего ветра.
Обрадованная, но в то же время и слегка озадаченная, она сказала:
– Ты сегодня какой-то странный. Что-то произошло в мастерской?
Он изобразил напряженную работу мысли.
– Да. Сегодня наконец-то пришла новая партия болванок.
Хава закатила глаза, не в силах тем не менее удержаться от улыбки.
Они вместе пошли дальше по тропинке к дамскому домику на берегу замерзшего пруда, который в зимнее время превращался в каток. На ночь дверь всегда запирали, но Хава все равно подергала за ручку двери. Сегодня тело ее было еще более негибким и неподатливым, чем обыкновенно, и ноги мучительно ныли. Ей отчаянно хотелось получить передышку от холода, хотя бы на несколько минут.
– Смотри! – сказал Джинн.
В снегу перед дверью лежала пара коньков. Он поднял их за кожаные ремешки и внимательно осмотрел, потом приложил один к ботинку и оценивающе покосился на замерзший пруд.
– Не вздумай, – сказала она.
– Почему?
Он подошел к ближайшей скамейке, уселся на нее и принялся привязывать коньки к ногам.
– Ты сам прекрасно знаешь почему, – раздраженно отозвалась она. – А вдруг ты провалишься под лед?
– Хава, этот пруд замерз еще несколько месяцев назад. И глубины там всего ничего. И потом, если что, ты ведь меня спасешь?
– Ты так в этом уверен? Если лед не выдержит тебя, он и меня тоже не выдержит, и тогда я пойду ко дну и замерзну там насмерть. К тому же ты даже не умеешь кататься. – Она запнулась. – Или умеешь?
– Нет, насколько мне известно. – Он поднялся со скамьи, с трудом удерживая равновесие. – Но, может быть, это как с языками. Возможно, я отлично умею кататься на коньках, просто пока что сам об этом не подозреваю. Надо хотя бы попробовать. – И он на нетвердых ногах неуверенно поковылял к пруду.
Хава двинулась за ним следом, приготовившись наблюдать. В подобных случаях у нее всегда возникало впечатление, что Джинн пользуется ее инстинктивной осторожностью, без нужды щекоча ей нервы, чтобы почувствовать себя отчаянным удальцом. Если бы она могла сказать ему: «Да, иди катайся, я думаю, что это отличная идея», наверное, ему немедленно расхотелось бы это делать. Впрочем, он слишком хорошо ее знал, а она совершенно не умела притворяться.