– Хава, эта награда должна была достаться тебе, а не Мо! – сказал Джинн.
– О, это не так, – возразила она немедленно. – Расшириться было идеей Мо, у меня никогда не хватило бы на это смелости. И девушки тоже заслуживают похвалы: они так усердно работают…
– Да, потому что это ты их вымуштровала! Я понимаю, тебе не хочется выпячивать свои заслуги, но, если в час через вашу пекарню проходит больше покупателей и каждый оставляет больше денег…
– Да, я все подсчитала, – перебила она его, раздражаясь.
Но Джинн еще не закончил.
– Возможно, Мо преуспел бы и без тебя, но не до такой степени. Награду эту ему точно не дали бы. Это ты открыла эти их новые горизонты, Хава, а не он.
– Ой, вот только не надо пытаться заставить меня чувствовать себя обделенной. Какая разница, заслужил он эту награду или нет? Меня-то «Человеком года» все равно бы не выбрали.
– Но он хотя бы понимает? Он отдает себе отчет в том, что это все благодаря тебе?
– Он начал подозревать, – пробормотала она, – что у него просто прирожденный талант к таким делам.
– Идиот, – сердито фыркнул Джинн.
– Легко говорить, когда тебе известно то, чего не знает он. Но почему ты сердишься на меня?
– Потому что тебя, кажется, вполне устраивает, что он мнит себя…
Джинн взмахнул рукой, подыскивая нужное слово.
– Царем горы?
– Им самым. И да, наверное, ты не можешь заявиться в эту их ассоциацию и сказать: простите, вы ошибаетесь в отношении мистера Радзина. Но неужели тебе этого не хотелось бы? Неужели тебя это ни капли не возмущает?
Голем покачала головой.
– Чем мое возмущение помогло бы делу?
– Ничем! Но оно было бы искренним, честным и понятным!
– Но я не могу! – В запале она произнесла эти слова громче и резче, чем намеревалась, и они эхом отразились от раскрашенных чугунных фасадов. Она поморщилась, потом продолжила: – Я не могу хотеть ни чтобы они узнали правду, ни чтобы у меня была возможность продемонстрировать им, на что я способна. Зачем мне, чтобы они каждый день приходили на работу, ненавидя себя за глупость и неумелость? Ну не оценивает меня какой-то мужчина по заслугам – и в этом я ничем не отличаюсь от всех тех женщин, которые стоят в очереди, думая о собственных нанимателях и о том, как скупы они на похвалы и как склонны присваивать их заслуги.
Джинн покачал головой.
– Это совсем не то же самое, Хава.
Она начинала терять терпение.
– Ты прав. Мне повезло куда больше, чем им. Мне не грозит ни заболеть, ни умереть от голода. Я не живу в страхе перед мужскими побоями. В моей жизни ничего этого нет.
– Да, вместо этого тебе всего-то нужно всю жизнь скрываться.
В его голосе прозвучала горечь.
– Многие из них тоже скрываются, Ахмад.
– Я говорю не о них!
Он выкрикнул это так громко, что ночной сторож, дремавший на табуреточке за окном неподалеку, встрепенулся и выглянул на улицу. Раздосадованная, Голем выставила вперед ладонь: потише, пожалуйста.
– Я говорю о тебе. – Он уже слегка успокоился, но все равно таким рассерженным она его давненько не видела. – Ты и я – мы не такие, как они, Хава. Мы не можем быть у них на побегушках или позволять им… позволять им вытирать о себя ноги, и все это ради того, чтобы никто ничего не заподозрил. Ты слишком легко позволяешь им сбрасывать себя со счетов.
При словах «на побегушках» она окаменела.