Я снова прервал Уолти:
— Спасибо. Мне все ясно. Все, что произошло с вами в Англии, мы знаем. Скажите, господин Уолти, что вы должны были делать, в случае если бы сумели сесть в поезд на Лондон?
— Мне кажется, я уже говорил, что должен был на вокзале в Лондоне встретить немецкого агента.
— Как бы вы узнали его?
— По серому костюму в полоску.
— Но ведь сейчас многие мужчины носят такие костюмы.
— На лбу у этого человека шрам,
— Понятно. А какой пароль?
— Он должен был подойти ко мне и сказать: «Я из Глазго».
— Ну, хорошо, на этом сделаем перерыв. Вам нужно отдохнуть. Возможно, мы скоро снова увидимся.
— Готов оказать вам любую помощь, — проговорил Уолти. — Теперь вы понимаете, что у меня никогда не было желания помогать немцам. Меня заставили играть роль курьера. Но я не собирался встречаться с немецким агентом на вокзале. По прибытии в Лондон я постарался бы сразу где-нибудь оставить чемодан.
— Все это очень интересно. Наш разговор мы продолжим в следующий раз.
Я нажал кнопку и вызвал конвоира, в сопровождении которого Уолти ушел. Сразу же я позвонил своим коллегам, задержавшим Уолти, и поинтересовался, не говорил ли он им о человеке из Глазго. Как выяснилось, Уолти уже упоминал о нем во время предварительного допроса. Наблюдение, установленное на вокзале в Лондоне, результатов пока не дало.
Я откинулся на спинку кресла и закурил. В рассказе Уолти оставалось несколько деталей, которые требовали уточнения. На душе у меня было неспокойно. Мысль о том, что Уолти солгал, что где-то в его документах можно найти правильный ответ на возникшую загадку, не покидала меня. Весь следующий день я потратил на тщательное изучение всех документов, относящихся к делу Уолти, и осмотр его личных вещей. Наконец я нашел то, что искал, и сразу же вызвал Уолти к себе.
— Итак, — начал я, как только мы остались одни, — вы утверждаете, что под угрозой казни вас вынудили сотрудничать с немцами, и что произошло это в Антверпене. Вы признали, что вам было известно содержимое чемодана и что по прибытии в Лондон вы намеревались где-нибудь бросить чемодан и скрыться, не передав багаж по назначению. Вы подтверждаете это?
Уолти в знак согласия кивнул.
— Если это так, господин Уолти, то почему вы не выбросили чемодан в море сразу же после высадки из лодки? Почему вы не отнесли чемодан в полицию? Почему вы везли чемодан до Эдинбурга, сдали его на хранение и вернулись за ним? Все это говорит о том, что вы собирались доставить чемодан в Лондон и передать его кому следует. Вполне возможно также, что сами вы рассчитывали воспользоваться рацией. О том, что вы умеете пользоваться рацией, свидетельствуют ваши показания о назначении дисков.
— Я был слишком напуган, — ответил Уолти. — Боялся, что гестаповцы следят за мной. Клянусь, я хотел бросить чемодан сразу же, как только доберусь до Лондона.
— Но если бы вы принесли чемодан в полицию сами, то вам больше не пришлось бы опасаться гестаповцев.
— Об этом я не подумал.
— И еще один вопрос. Если вы так дружественно настроены по отношению к англичанам, то зачем вам нужен был заряженный пистолет?
— Я совсем забыл о нем. Пистолет мне вручили перед посадкой в лодку. Я положил его в карман и совершенно забыл о нем. Я даже не знал, что пистолет заряжен.
— Забыли о пистолете? Но ведь заряженный пистолет весит около килограмма! Весь день он был у вас в кармане, и вы даже не вспомнили о нем! В это трудно поверить.
— И тем не менее это чистейшая правда.
— Оставим пока этот вопрос открытым. Вы сказали, что постоянно живете в Швейцарии, не так ли?
— Да.
— Вы были арестованы гестаповцами в Антверпене?
— Правильно.
— Паспорт, который я сейчас держу в руках, швейцарский, и принадлежит он вам?
— Совершенно верно.
— В таком случае скажите, пожалуйста, почему на нем нет отметки о въезде в Бельгию?
На этом дело Уолти практически закончилось. Он не смог ответить на поставленный вопрос, хотя и отказался признать, что является агентом немецкой разведки. Нам так и не удалось узнать, был ли Уолти швейцарцем или немцем. Но в его показаниях оказалось слишком много неясных мест, чтобы он мог рассчитывать на какое-то снисхождение.