— Мадам…
— Зовите меня Энн…
— Спасибо, можете звать меня Улисс. Энн, а теперь скажите мне, что вас беспокоит в вашем хозяйстве? У вас есть долги или утечка финансов?
— Беспокоит? Да ничего. Я очень беспечная женщина, не умею считать. Кроме того, у меня нет жалованья. Я получаю деньги с телевидения за сериал и буду получать еще около десяти месяцев. Каждый год я получаю за новую книгу около сорока тысяч. Потом мне идут отчисления за рекламу, я там тоже чего-то сочинила. Ну, проценты. Еще у меня есть наследство: авторские деньги за книги Стива Монроя, моего покойного гражданского мужа и соавтора. А вот сейчас я заключаю контракт с Голливудом. Моя агент над ним работает. Это большой доход. Мне бы хотелось купить яхту, хотя не обязательно. Но все это может исчезнуть в один миг. Голливуд разорвет контракт, устареет рекламный ролик, закончится сериал, а на новый не будет договора. Стива перестанут переиздавать, а мое перо затупится и я не смогу выдавать в год по роману. И я останусь нищей — без пенсии и пособия, а все это, — Энн развела руками, — придется отдать за долги. Вот, собственно, и все, что меня волнует.
— Мне ясно. Вам нужен какой-то резерв на случай непредвиденных обстоятельств. А вы его не можете выкроить. То есть проживаете все, что зарабатываете. Я подумаю и попробую что-то сделать. И еще, наверное, вам нужна поддержка, охрана, крепкое плечо…
— Это что, предложение руки и сердца?
— Я неудачно выразился. Будем считать, что теперь вы под надежной защитой.
— Спасибо. Хотите, я вам выпишу чек авансом? И давайте договоримся об общении друг с другом — я выдам вам мобильный телефон, чтобы всегда быть на связи. Обещаю вас не обременять, но, если что-то срочное, номер должен быть свободен. И вы мне тоже звоните без стеснения. Итак, кажется, мы все обговорили… Нет-нет, сидите. Вам здесь нравится? Может быть, что-нибудь прислать для дома?
— Спасибо, пока все о'кей. К какому числу вам вернуть документы и мое заключение?
— Ой, как все официально. Да когда хотите. Ну, через неделю. А хотите завтра я вам покажу окрестности? Проведу для вас экскурсию по Вашингтону?
— Вообще-то я здесь бывал, и довольно часто…
— А я вам покажу свои места. Поедем после школы. У меня появилось свободное время, я закончила большую работу и хочу развеяться.
— Ну, если вам это доставит удовольствие, я с радостью приму ваше предложение. Позвольте откланяться. И спасибо за чай. — Полковник встал, кивнул головой и вышел.
Ла-ла-ла… Если доставит, с радостью приму. Честь имею. Что-то из викторианских времен: «Наши славные колониальные войска окончательно разгромили сипаев, ваше величество». Надо попросить его устроить фейерверк в саду, пока тепло и сухо. Энн засмеялась и налила себе остатки чая. С этим Одиссеем и чаю напиться как следует не удалось. Похоже, я совершенно не в его вкусе. Может, это и к лучшему. Но почему? Может, я вообще уже перестала нравиться мужчинам или он решил, что мне сто лёт, как королеве-матери Элизабет? Он просто обязан влюбиться в меня и страдать. А я буду делать вид, что ничего не понимаю. Но однажды он не выдержит. Нет, что за чушь! Жизнь — это не дамский роман. Никакой любви в моем доме. За любовью поедешь в Нью-Йорк, идиотка! Энн вздохнула и вернулась к своей работе. Ее новый любовный роман, не настоящий, а выдуманный, был уже написан, осталось его немного почистить, слегка отредактировать, на это и уйдет весь сегодняшний день.
Улисс покинул чайную гостиную в смятении. Белокурая хозяйка подействовала на него странным образом. Если честно, он, кажется, влюбился в нее. Что за бред! Когда он полюбил Монику, все было ясно. Он с первой минуты сказал себе: я женюсь на ней! Они познакомились на балу выпускников военного училища. И с первого вечера все уже решилось. Она ждала его, потом они поженились. Потом стали жить вместе, потом она опять ждала его. Это была настоящая, правильная любовь молодых сердец. Если бы Моника не погибла, ничто не изменило бы его отношения к ней, а других женщин он бы просто не замечал. Но сейчас все не так. Еще вчера он был одиноким волком, еще утром у него был депресняк и хотелось перерезать себе горло во время бритья. А войдя в голубую комнату с накрытым столом, он неожиданно для себя почувствовал, что у него, знает, сколько времени, не было женщины, и эта мысль его совершенно обезоружила пере лицом белобрысой красотки с сиреневыми глазами. Черт, на кого же она похожа, на эту Гвинет… забыл фамилию, такая же красотка и интеллектуалка из Голливуда, с которой никто не может ужиться. Она еще играла в фильме «Влюбленный Шекспир». Только тут все наоборот — книги сочиняет она, а не влюбленный… Да уж, какой из меня Шекспир, к тому же и игравший его актер был красавчик и сердцеед. А я сидел как дурак, еще Геббельса приплел, теперь, не дай бог, решит, что я тайный расист. Резать горло или глушить наркотики уже не хотелось, но вместо тупого безразличия ко всему, кроме собственного смятения души, теперь пришло другое. Натянутая в сердце струна не спустилась плавно, поставив все на свои места, а резко оборвалась и болталась в разные стороны. Три составные части полковника Лэндиса вступили в борьбу противоположностей. Ум заявлял, что даже сама мысль об ухаживании глупа и бесперспективна. Душа то металась и не находила себе места, то парила где-то под облаками и упивалась счастьем. А тело, грешное тело, требовало немедленно ворваться в комнату чаепития и повалить Энн прямо на столик, сбросив на пол чашки из английского фарфора.