– Это кто? – кивнул Проестев в сторону незнакомцев.
– Отец Артемий и его ученик Первой Петров[15]. Они нам помогать будут!
Проестев скривился, точно кислицу надкусил.
– А что, иноземных врачей не нашлось?
Отец Феона с удивлением посмотрел на судью.
– Инок Артемий – лучший костоправ, которого я знаю! Его сам покойный государь Федор Иоаннович привечал! Кого еще тебе надо?
Проестев нахмурился и сердито зарычал, точно пес, у которого попытались отобрать любимый мосол.
– Я знаю закон! – процедил он сквозь зубы. – Костоправ может вскрывать как живое, так и мертвое тело только под строгим наблюдением и руководством «истинных врачей»[16].
Теперь настала очередь нахмуриться отцу Феоне.
– На поле боя кто спрашивает у лекаря диплом врача прежде, чем он окажет помощь? Ты, Степан Матвеевич, сейчас не в анатомическом театре Падуи. Тут Москва! И случай не тот, чтобы болтать о нем каждому встречному…
– Не переживай, судья! – усмехнулся старый лекарь, уставший следить за перепалкой бывшего и настоящего начальников Земского приказа. – Мы тоже «Галиново на Панкрата»[17] читаем, так что в медицине худо-бедно разбираемся. Опять же секцию тела производят резальники, а иноземные врачи, никогда стрекало[18] в руках не державшие, и близко к секционному столу не подходят, при этом деньги только за погляд берут, и немалые! Какие тебе еще резоны нужны?
– Ладно, уговорили, – как от назойливых мух, отмахнулся от них Проестев, – показывайте, что у вас?
Лекарь кивнул помощнику. Молодой стрелец аккуратно взялся за края холста, накрывавшего ледяной короб, и осторожно стащил его на пол. При виде содержимого короба судью невольно передернуло.
– Тьфу! Вот же работа! Как свинью разделали…
Преодолев первое отвращение, он принялся внимательно рассматривать труп пигмея.
– И чего в нем особенного, если не считать, что мелкий мавр помер явно не от того, что подавился косточкой от вишни? – пожал он плечами.
– Ты много в Москве мавров видел?
– Я их вообще не видел!
– А я видел именно этого. Он прятался в рундуке кареты какого-то англичанина.
Феона проявлял заметную настойчивость, но Проестев по-прежнему стоял на своем.
– Прятаться в ящике – не преступление, тем более не повод к душегубству.
– А ты подумай? Скорее всего, ввезли его к нам тайно, и никаких проездных бумаг на него нет. Ни к чему не приписан, ничем не занимается. Кто он? Зачем приехал? Что собирался делать? С учетом писем, изъятых у Третьякова, положение наше может оказаться весьма опасным!
– Думаешь, это Голем?
– Нет, не думаю. Это было бы слишком просто, но какое-то тайное дело, связанное с этим Големом, он, безусловно, мог выполнять. Нам надо выяснить – какое? Англичане – люди обстоятельные. Просто так они ничего не делают.
Феона повернул голову в сторону лекаря, пристойно не влезавшего в чужой разговор и спокойно ожидавшего возможности высказаться.
– Отец Артемий, что скажешь по поводу тела? – обратился к нему Феона.
Костоправ открыл один из ящиков лекарского лагалища[19], наполненного самыми разнообразными инструментами, и взял в руки внушительное кроило[20]. Используя нож как указку, он острым концом откинул часть вскрытой брюшины, выставив на общее обозрение непривлекательные внутренности трупа.
– Что сказать? Подстрелили бедолагу из обычной пищали. Пуля попала в печень и задела желчный пузырь. Я думаю, что пороховой заряд был неполный либо порох отсырел. В любом случае очевидно, что пищалью пользовались не часто. Думаю, хозяин либо гражданский, либо отставной стрелец.
– С чего это ясно?
Феона оторвал взгляд от протянутой ему Петровым пищальной пули, в которой для него не было ничего примечательного. Старый лекарь осекся на полуслове и понимающе улыбнулся.
– Стреляли с довольно близкого расстояния. Об этом говорят следы сгоревшего пороха, оставшиеся на одежде, и часть пенькового пыжа, застрявшего в ране. Если бы с пищалью было все в порядке, то человека должно было продырявить насквозь, а тут рана в один сотенник[21] и в глубь едва ли два вершка. Мякоть печени не размозжилась на куски, а только потрескалась.
– Значит, он не сразу Богу душу отдал? – задал вопрос Проестев, бросив взгляд на грязную, окровавленную ветошь, разложенную лекарями на столе.
16
Medicum purum – таким термином обозначались врачи с университетским образованием. Хирурги к ним не относились и считались ремесленниками.