Никогда она не думала или, точнее, не задумывалась, что все, что мы видим — иллюзия, майя, и все рождается в нашем сознании и там же умирает… Не привязываться к вещам, не привязываться к людям. На все смотреть беспристрастным отстраненным взглядом.
После Тибета, где она поднялась на высоту, от которой захватывало дыхание, она вернулась в Америку, а потом в Москву и готова продолжить начатый путь. Ведь ее расследование — тоже путь. Было время, когда она хотела все забыть, но ей сказали, что нельзя уклониться от собственного пути, даже если он извилист и пролегает не так, как это виделось вначале. Если есть искушение свернуть — ты вправе это сделать, но тогда твой путь закончится, и начнется какой-то другой. Уже не твой.
Она собиралась продавать квартиру в Бостоне и начать новую жизнь, и вот, разбирая бумаги в родительской квартире, она наткнулась на странный список, где, как она поняла, были имена и фамилии коллег отца и еще разрозненные листки, начинавшиеся словами:
«Спешу сообщить Вам, господин посол, что подопечный объект — Михаил Афанасьевич Булгаков».
И во всем этом ей предстояло разобраться.
Напротив одного имени — Виктора Алексеевича Сокольского — стояло три плюса. Почему-то он был выделен особо.
В информационной базе ей дали адрес, она поехала туда. Но его вот уже как полгода не было, во всяком случае, где он находился сейчас, никто не знал.
Но одна соседка, молодая женщина с ребенком на руках, сказала, что он устроился работать в театр и даже приглашал ее на премьеру. Но просил пока никому об этом не говорить.
— Какой театр? — наморщила она лоб.
— Что-то связанное с Булгаковым. Кажется, так и называется, «Булгаков».
— Что. Вам. Надо? — спросил Марк, отчетливо выделяя слова, словно появившаяся перед ним молодая женщина была инопланетянкой, не способной понимать обычную человеческую речь.
На ней была одета легкомысленная черная курточка и не менее легкомысленные обтягивающие джинсы. Шею обвивал шарф лавандового цвета.
Она посмотрела на него с удивлением и задала вопрос в свою очередь:
— От вас ничего, я ищу одного человека.
— При чем здесь я? — спросил Марк, все более и более раздражаясь.
С утра у него болела голова, таблетки не помогали, не помог и стопарик виски, опрокинутый одним махом.
— Но вы же директор театра…
— Ну да, ну да… И кого вам надобно?
— Виктора Алексеевича Сокольского.
— У нас таких нет.
— Вы уверены?
Марк начал терять терпение. Эта девица, смотревшая на него огромными глазищами, напомнила ему другую, о которой он хотел бы забыть. Но вот вытравить из души и сердца эти страницы прошлого, пока никак не получалось. Данный факт вызывал порой досаду, порой — сожаление. А порой — желание повернуть время вспять…
— Я еще из ума не выжил. Как это сделал бы любой на моем месте. Работа ли, знаете, такая архитрудная… То да се…
— Я знаю, что этот человек у вас работает.
— Уверяю вас. Вы ошиблись дверью.
— Я только что была на квартире, откуда он недавно съехал. И соседи сказали, что он пошел работать в театр.
— Какие соседи?! — Марк откинулся в кресле и забарабанил пальцами по столу. Он снова ощутил приступ головной боли и поморщился.
— Я думаю, что разговор окончен. Человека, которого вы разыскиваете, в нашем театре нет и не было.
— Не может быть, — у нее был надменный вид, как у королевы, разговаривавшей со своими слугами. — Посмотрите на эту фотографию. — И она протянула ему небольшой снимок.
Марк, прищурившись, вгляделся в него.
И здесь от неожиданности у него перехватило дыхание. Это был Владимир Вольф, которого он вот уже несколько дней безуспешно разыскивал.
— П-постойте, — от волнения Марк стал заикаться, что случалось с ним крайне редко. — Откуда у вас этот снимок? Здесь изображен актер нашего театра. Владимир Вольф. И он недавно пропал. Кстати, вы не представились. Я, Марк Крамнин, директор этого театра. А вы?
В воздухе повисло молчание.
Молодая женщина внимательно рассматривала Марка, словно решая про себя непосильную задачу: достоин ли он, Марк, того, чтобы ему назвали свое имя. Потом она медленно, словно нехотя протянула ему руку.
— Можете звать меня Екатериной. Я Екатерина Сыромятникова.
Рука была мягкой и прохладной, Марк осторожно пожал ее, словно рука была хрустальной.
Марк потер кончик носа. Вся ситуация внушала ему смутное беспокойство. И непонятно чем. Кроме исчезновения актера, здесь примешивалось что-то еще, но вот что, Марк пока не мог определить.