– Ну что ж, – развел руками Звонарев. – Извините, если был очень назойлив. Не хотите ли, я вам сделаю внутримышечно реланиум, чтобы вы поспали?
– Усну без всякого реланиума. Прощай.
– Всего доброго. Не забывайте о санатории. Чем скорее отправитесь, тем лучше. Шпионов много, а здоровье у вас одно, – брякнул он по привычке медицинскую глупость.
Полковник никак не отреагировал на его пожелания, снова уставившись куда-то поверх головы Алексея.
Супруга полковника нервно ждала Звонарева в гостиной. Рядом с ней стояла тоненькая русоволосая девушка с точно такими же скулами, как у полковника, – что, впрочем, делало ее похожей вовсе не на отца, а на молодую Марину Влади в фильме «Колдунья». Обе женщины с минуту внимательно смотрели в глаза Звонареву. Потом старшая жестом снова пригласила его на кухню. Там дочь полковника проворно налила ему кофе, пододвинула вазочку с печеньем.
– Ну что я могу сказать? – начал Звонарев, отпив из чашечки. – Как я и подозревал, вы ошибались, утверждая, что у вашего мужа нет неприятностей на работе. Просто они связаны не с его личной карьерой, а с положением дел вообще. А поскольку дела у него секретные, он о них и не говорит. Мое личное впечатление о состоянии психики вашего супруга таково: если его неприятности не выдуманы, то поведение его вполне естественно. Если же они – плод его воображения, налицо маниакальный синдром. В этом случае с ним должен работать психиатр, а не я. Я же никаких внешних психических отклонений у него не заметил, кроме заторможенности, вполне объясняемой усталостью. Пьющие люди в таких случаях снимают стресс алкоголем, он же не пьет. От предложенного мной укола седативным препаратом он отказался. Уверяет, что уснет сам. Вот и все, что я могу сказать.
– Все? – всплеснула руками дама. – Но вы же разговаривали с ним около сорока минут! Как же ему быть с работой? С заграничной командировкой?
– Мама!.. – укоризненно сказала дочь.
– Я высказал предположение, что ему надо подлечить психику в санатории. Он, между прочим, со мной согласился. Это надо использовать. О заграничной командировке, полагаю, следует забыть. Если он поедет, то будет хуже. Что же касается предстоящего повышения по службе, то едва ли начальство отменит его из-за того, что ваш муж попросится отдохнуть и подлечиться в санатории. Ценных работников не загоняют до полусмерти. Вы, наверное, и не помните, когда он последний раз был в отпуске?
– Да, – кивнула дама.
– Ну вот. Значит, ему пора в отпуск.
Одеваясь, опытный Звонарев проверил карманы шинели, вытащил оттуда знакомый уже конверт и, строго насупив брови, вернул хозяйке.
Через несколько часов полковник Трубачев покончил с собой.
Утром на подстанцию нагрянули кагэбэшники. Они допрашивали Звонарева в кабинете заведующего, которого довольно бесцеремонно выставили за дверь. Пораженный известием о самоубийстве пациента, Алексей сразу же допустил ошибку: упомянул о его пистолете.
– А почему вы сразу не сообщили о нем – скажем, в милицию? – спросил, прищурившись, старший, человек с лицом, туго обтянутым кожей, как у египетской мумии, и длинными плоскими руками, представившийся капитаном Немировским. – Сделай вы это, человек был бы жив.
– Да, если бы он не выбрал петлю. Я думал: он военный, ему положено оружие.
– А откуда вы узнали, что он военный?
– Жена сказала.
– Зачем?
– Это вы у нее спросите.
– А вы разве не знаете, что наши военные, как правило, не хранят табельное оружие дома?
– «Как правило» – вы сами сказали. Но у каждого правила есть исключение.
– В чем же оно в данном случае, по-вашему?
– Ну… видимо, он особенный военный, – допустил вторую грубую ошибку Звонарев.
– А об этом кто вам сказал? – Немировский глядел в упор на Звонарева.
Алексей вспомнил вдруг откровенно неприязненный тон, которым покойник говорил о гэбэшниках, и замялся.
– Да так… сам догадался.
– Не ври! – хрипло прикрикнул на него верзила-чекист, сидевший сбоку стола. – Ты с ним беседовал сорок минут и не провел никакого лечения. О чем вы говорили? – Он, вероятно, играл роль так называемого «злого следователя».