– О!
Волосы зацепились крепко, и Коннор, как Птичка, боялся причинить боль мисс Софи.
– Почти распутал, – бормотал он, – потерпите еще две секунды.
Волосы были мягкие и шелковистые и благоухали, как розы. Или так дивно пахло ее льняное платье, нагретое солнцем?
– В доме священника есть ножницы, – устав терпеть, сказала Софи. – Томми Вутен, ты здесь? Не сходишь ли…
– Даже не заикайтесь о ножницах. Я скорее дам себе руку отрезать, чем единую прядь этих чудесных волос, – перебил ее Коннор и тут же подумал, что в жизни не говорил подобной чуши.
Она искоса посмотрела на него, в глазах – искорки смеха. Синих глазах, конечно же, синих.
– Вообще-то я подумала, что вы могли бы отрезать пуговицу.
– Ах, пуговицу. Это еще куда ни шло, – Коннор явно смутился.
– Мне идти за ножницами, мисс Софи? – спросил писклявый голосок за плечом Коннора.
– Иди, Томми.
– Нет, Томми, не надо, – остановил мальчика Коннор, распутывая последнюю прядку. – Мисс Софи уже свободна.
Стоявшая на коленях мисс Софи села на пятки и улыбнулась сначала ему, потом детям, окружавшим их; кое-кто из ребятишек захлопал в ладоши, словно в конце представления. С раскрасневшимся смеющимся лицом, растрепавшимися волосами, она была так невозможно хороша, что у него дух захватило. Пораженный, он смотрел на нее, не веря, что бывает подобная красота. Тут он вспомнил, что следовало бы снять шляпу и представиться, но не успел рта раскрыть, как она повернулась к Птичке и крепко ее обняла, чтобы успокоить.
– Больно было? – участливо спросила девочка и, жалея учительницу, погладила ее по щеке.
– Нет, ни капельки.
Птичка облегченно вздохнула.
– Посмотрите, мисс Софи, что я вам принесла, – с восторженным видом она протянула учительнице маргаритку – стебелек сломан, лепестки помяты.
– О, чудесная маргаритка, – завуалировав вздох, сказала Софи и поднесла цветок к носу. – Спасибо, Птичка, я приколю ее к платью. – Девочка вспыхнула от удовольствия и, счастливая, помчалась к друзьям.
Теперь, когда все благополучно разрешилось, дети снова разбежались. Коннор все еще стоял на коленях рядом с учительницей.
– Благодарю вас, – сказала она певучим голосом, глядя ему в глаза.
– Мне доставило огромное удовольствие помочь вам.
Они отвели глаза, потом снова посмотрели друг на друга. Он протянул руку. Секунду поколебавшись, она приняла ее, и он помог ей подняться.
Она оказалась ниже ростом, чем ему показалось издали, – должно быть, изящная, горделивая осанка была тому причиной. Или то, что она была такая тоненькая. Она подняла руки, чтобы поправить волосы, и длинные рукава платья скользнули вниз до локтя. Изгиб ее шеи вновь приковал его взгляд необычайным изяществом. В ее позе, казалось, было больше интимности, чем в прикосновении руки минуту назад.
Молчание затягивалось, нужно было что-то срочно предпринять.
– Ваши дети пели, как хор ангелов, – осмелился он на откровенную лесть.
Она засмеялась так звонко и заразительно, что он не выдержал и рассмеялся тоже.
– Вы очень любезны, сэр. Надеюсь, к двадцать четвертому июня они наконец запоют, как обыкновенные дети. К дню Иоанна Крестителя, – объяснила она, видя его недоумение. – Осталось так мало времени: всего две недели. – Ясные синие глаза с нескрываемым интересом смотрели на него. – Что ж, – произнесла она мягко и повернулась, собираясь идти.
– Я недавно в этой деревне, – сказал он, чтобы как-то задержать ее.
– Знаю.
– Вы здесь живете? – спросил он и тут же подумал: что за идиотский вопрос, конечно, она живет здесь.
– О да. Я здесь живу всю жизнь. – В этот момент один из белоголовых близнецов налетел на нее. Она пошатнулась и обняла мальчишку за плечи. Тот прильнул к ней и с любопытством уставился на Коннора.
– Как вы думаете, понравится мне Уикерли?
– Не уверена, – подумав, ответила она. – Полагаю, это зависит от того, чего вы ищете.
– То, что я успел увидеть, мне очень по душе.
Она улыбнулась своей восхитительной улыбкой, однако нельзя было сказать определенно: стараются ли они очаровать друг друга или нет. Он – да, но ее доброжелательность и открытый взгляд синих глаз могли означать не более чем простую вежливость. Пока он раздумывал, как отвлечь ее, чтобы она не спохватилась, что у всех на виду беседует с человеком, совершенно ей незнакомым, кто-то окликнул ее.
От дома священника, стоявшего рядом с церковью, к ним бодрой походкой направлялся высокий мужчина благообразной наружности, одетый в черное, с запеленутым младенцем на руках.
Коннор перестал улыбаться, лицо его вытянулось.
– Софи, – снова крикнул мужчина, который приближался к ним, усердно качая ребенка. – Миссис Мэйхью уже здесь. – Подойдя, он приветливо взглянул на Коннора. Ребенок, завидев учительницу, заулыбался беззубым ртом и радостно загулил.
– Миссис Мэйхью – наша органистка, – повернувшись к Коннору, объяснила Софи, помолчала, потом вновь сказала:
– Ну, что ж… – Вид у нее был несколько растерянный.
Высокий мужчина переложил ребенка на левую руку, а правую протянул Коннору.
– Добрый день, я Кристиан Моррелл, викарий церкви Всех Святых.
– Кон, – без энтузиазма пожал протянутую руку Коннор и тут же спохватился:
– Джек Пендарвис.
– Очень приятно.
– Очень приятно, – повторил, как эхо, Коннор, вовсе не испытывая никакого удовольствия от знакомства. Его охватило уныние, разочарование, неожиданное, нелепое. Он чувствовал себя одураченным, словно ему дали понять, что он недостоин необычайной и страстно желаемой награды. Но если очаровательная Софи замужем, думал он, уж то хорошо, что муж ее – этот приветливый священник с таким честным и открытым лицом, и если у нее есть ребенок, он рад, что это такое здоровое, счастливое золотоволосое дитя.
Софи захлопала в ладоши, созывая детей, и объявила, когда они сбежались, что пора в церковь на последнюю спевку. Коннор водрузил шляпу на голову и приготовился ретироваться. Не успел он сделать и шага, как преподобный Моррелл дружески сказал, обращаясь к нему:
– Жена уехала в Тэвисток купить ребенку коляску. Думаете, она взяла ребенка с собой? Конечно, нет, – она оставила девочку с неумелым и занятым отцом, который три часа бился, чтобы написать проповедь о такой важной добродетели, как терпение.
Священник не ждал, что его благодушная ирония будет встречена таким продолжительным и радостным смехом.
– Какой красивый ребенок! – воскликнул Коннор, на этот раз искренне. Какой замечательный человек викарий, какое все вокруг чудесное!
– Не правда ли? – преподобный Моррелл поцеловал дочку в круглую, как розовое яблочко, щечку. – Не правда ли, она само совершенство?
Вопрос священника прозвучал как утверждение. Коннор, вновь рассмеявшись, с удовольствием с ним согласился.
Дети, выстроившись парами, пошли к церкви. Птичка держала Софи за руку; учительница успела сказать: «Прощайте, мистер Пендарвис. Надеюсь, вам понравится у нас. Еще раз спасибо за спасение!» – а девочка уже тянула ее к церкви.
Он приподнял шляпу и следил, не в силах отвести глаз, как она взбегает по ступенькам. Софи остановилась в темном проеме двери – ее платье светилось на фоне черного прямоугольника. Она оглянулась через плечо – и если раньше он гадал, возникло ли что-нибудь между ними, то теперь был уверен: возникло. Едва заметная, колдовская улыбка тронула ее губы, и она скрылась внутри церкви.
Минуту или две спустя он осознал, что преподобный Моррелл внимательно смотрит на него. Его взгляд говорил, что подобную картину он наблюдает не первый раз.
– Простите, – довольно сухо осведомился священник, – вы, верно, хотите, чтобы я познакомил вас?
Коннор смущенно отвел глаза. Потом подумал: «К чему притворяться?»
– Преподобный, – ответил он простодушно, – это самое большое мое желание.
Священник понимающе улыбнулся.