А может, это бренди распаляет его обиду? Коннор увидел, что Софи смеется, слушая, что дядя говорит ей на ухо. Коннор подошел к столу с напитками и наполнил себе высокий стакан.
Он расхаживал среди гостей, которые разбились на маленькие группки и оживленно болтали, но не присоединялся ни к одной. Софи нашла его, погруженного в раздумья, у окна, за которым чернел поздний вечер.
– Ты слишком много пьешь, – тихо сказала она, стоя спиной к залу и еле шевеля губами.
– Ты так считаешь? – Он посмотрел на свой стакан, в котором коньяка осталось на донышке, залпом допил его, прежде чем она успела забрать стакан, и с преувеличенным удовольствием причмокнул. То, как нервно передернулось его лицо, немного улучшило ее настроение.
– Боюсь, я вновь тебя смущаю, дорогая, не так ли?
– Говори потише, – зашипела она, стараясь загородить его собой от любопытных глаз, – Что с тобой происходит? Почему ты так много пьешь?
– Не знаю. – Он со стуком поставил пустой стакан. – Это, конечно, ни черта не поможет. Софи, мы уходим.
– Что? Нет, это невозможно… слишком рано!
– Я сказал: мы уходим, – угрюмо повторил Коннор.
– Но мы не можем взять и уйти, это неприлично.
– Тогда оставайся, я уйду один.
Он достаточно выпил для того, чтобы паника, вспыхнувшая в ее глазах, показалась ему смешной. Отстранив ее, он направился к двери. «Рад был встрече с вами», – сказал он, проходя мимо Ноултона, вздрогнувшего от неожиданности, и крепко пожал ему руку. Онория была хозяйкой вечера, поэтому он подошел к ней, сидевшей в двойном кресле с женой доктора, проговорил: «Благодарю за ужин», и зашагал дальше.
– Коннор! – если возможно кричать шепотом, то Софи крикнула именно так. Он услышал позади ее шаги. Выйдя за ним в холл, она схватила его за пиджак, чтобы остановить.
– Так ты идешь? – спросил Кон, прежде чем она успела открыть рот.
По ее глазам видно было, какая в ней происходит борьба. Наконец Софи решила бросить ему вызов.
– Нет.
– Тогда оставайся со своими дружками, раз они тебе важнее собственного мужа. Оставайся здесь всю ночь, почему бы и нет? Уверен, дядя рад будет приютить тебя. Вы с Онорией можете спать вместе. – Он круто повернулся на каблуках и зашагал прочь. Удивленный дворецкий издали увидел его и стал открывать дверь, но Коннор, не дождавшись, оттолкнул его.
Холодный влажный ветер слегка привел его в чувство. Он свернул на мощеную дорожку. В дверях показалась Софи, и ее золотистые волосы, освещенные сзади, полыхали как нимб.
– Идем со мной, – повторил Коннор, на сей раз как просьбу, а не приказ.
– Черт возьми! – воскликнула Софи. Гордость ее была оскорблена. – Возвращайся назад, Кон, немедленно! Неужели не понимаешь, что они именно этого и ждут?
– Так ты идешь со мной?
– Нет.
– Тогда я приеду за тобой утром, – бросил он через плечо. – Или можешь попросить Кродди отвезти тебя домой. Как в прежние времена. – Кон отвязал вожжи и вскочил в коляску. Вал радостно заржал, и в ответ ему, словно выстрел, хлопнула закрывшаяся дверь.
– Коннор неважно себя почувствовал, – объявила Софи с порога гостиной. – Он… просил меня извиниться, что вынужден был покинуть вас столь поспешно. До свидания… дядя, Онория, спасибо за чудесный вечер. Нет, не провожайте, он ждет меня… оставайтесь с гостями. До свидания… до свидания!
Все смотрели на нее озадаченно и неуверенно, особенно Энни, но, слава богу, она настояла, чтобы ее не провожали, и после того, как дворецкий с каменным лицом помог ей накинуть шаль на плечи и распахнул перед ней дверь, она плотно закрыла ее за собой перед носом этого ненужного свидетеля. Ведь если кто-нибудь узнает правду, что Коннор, разозлившись, уехал домой, бросив ее одну, она этого не переживет.
Луны почти не было видно за торопливыми тучами, гонимыми сильным холодным ветром, который трепал ее волосы и не давал выйти из ворот. Ругаясь вполголоса, она пригнула голову и пошла вперед, с трудом преодолевая напор ветра, радуясь, что хотя бы улица пустынна и никто не видит ее одинокой фигуры.
Дорога была едва различима в темноте, и несколько раз она натыкалась на черный колючий кустарник, росший вдоль обочины. Опавшие листья, поднятые в воздух вихрем, били ее по лицу, цеплялись за бахрому шелковой шали. Трещали и скрипели деревья, жутко выл ветер. Он принес запах моря, пробуждая в душе знакомый восторг перед бурей, Перед дикой и необузданной стихией. Сильный порыв ветра заставил ее еще ниже пригнуть голову и чуть не сорвал шаль с плеч. «Дьявол!» – крикнула она, но ветер мгновенно унес ее слова. Она проходила эти две мили до дому сотни, если не тысячи, раз, но никогда ей не приходилось оказываться на дороге такой непроглядной, ветреной ночью, в тонком платье и легких туфельках, без плаща с капюшоном. Ярость подгоняла ее. Она не могла дождаться, когда окажется дома и изольет ее на мужа.
Неожиданно хлынул дождь.
Софи мгновенно вымокла до нитки. Полдороги было уже позади, так что возвращаться не имело никакого смысла. С таким бешеным ветром ей еще не приходилось сталкиваться. Она обмотала голову шалью и попыталась передвигаться задом наперед, повернувшись к ветру спиной, стиснув зубы и смахивая слезы, пока ветер вдруг не переменился и вновь ударил ее в лицо. Она споткнулась об огромный сук, отломившийся от дерева, и упала на четвереньки, больно ободрав ладони об острый щебень и испачкав юбку. Поднималась она медленно и осторожно. Вся злость мгновенно прошла, уступив место липкому холодному страху. Как это все скажется на мне? – пришла в голову запоздалая мысль. Как это отразится на ребенке? О боже!
Пошатываясь, она побрела дальше под нескончаемым ливнем, пока сплошная стена ледяной воды, хлеставшей сбоку, не заставила ее укрыться в зарослях облетевшего боярышника на обочине. Конечно, голые ветки были не в состоянии защитить ее от дождя и порывистого ветра, но Софи остановилась, съежившись и дрожа от холода, стуча зубами, проклиная Коннора и умоляя его спасти ее. Но он не появлялся, и, когда ливень немного ослабел, она нашла в себе силы и, с трудом переставляя ноги, поплелась вперед, терзаемая ветром.
20
Дождь настиг Коннора, когда, пригнув голову, он бежал от конюшни к дому. Коннор успел вымокнуть до нитки еще до того, как он ворвался в кухню. Прошла, казалось, вечность, прежде чем ему удалось зажечь фонарь, потому что руки были мокрые и со шляпы тонкими струйками стекала вода, попадая на спички. Хорошо, что Софи осталась у дяди, не то промокла бы, еще, глядишь, простудилась. Так что его идиотское поведение имело свою положительную сторону.
Была пятница, день, когда миссис Болтон уходила ночевать к сыну. Разжигая огонь в плите и ставя чайник, Кон мог шуметь, не боясь разбудить ее. Он подумал было, не продолжить ли пить всю ночь или хотя бы до тех пор, пока жгучие воспоминания о вечере у Вэнстоунов не растворятся в пьяном тумане. Но утром они появятся снова, да еще в придачу будет трещать голова. К тому же отчасти из-за чрезмерного количества алкоголя он вел себя так отвратительно; не выпей он столько бренди у Вэнстоунов, не бросил бы Софи, как вздорный мальчишка. Окончательно остыв и коря себя, он положил ложку сахара в кружку с чаем и поднялся из кухни в гостиную.
В камине еще тлели головешки. Коннор раздул угли ручными мехами, подбросил щепы, а потом и поленьев. Стянув с себя мокрый пиджак, он развернул одеяло, которое Софи положила на валик дивана, и накинул на плечи. Кон решил посидеть, не зажигая лампы – достаточно света от огня в камине, – в тишине, нарушаемой лишь воем и воплями бури за стенами дома, и поразмышлять о своих прегрешениях. Чем больше он думал над своей выходкой, тем отчетливее понимал, что выглядит в этой ситуации малопривлекательно, потворствуя своим желаниям. Он вел себя как идиот и в качестве наказания за это, хотя бы частичного, должен взглянуть на себя трезво, без всяческих романтических глупостей. Поэтому он зажег масляную лампу на столе и свечи на каминной полке.