Выбрать главу

– Знаю. – Как ему не терпелось услышать это от нее вчера. Но Кон услышал это сегодня и простил ее, как она простила, и почитал себя счастливейшим из мужчин. – Софи, я хочу любить тебя.

– Я давно этого жду.

Она крепко прижалась к нему. Сердца их наконец бились в унисон, свободные от тайн, от гордыни. Они откинулись на старую кушетку, и тела их сплелись в порыве страсти. Ощущение единения друг с другом было столь полным, столь новым, совершенно непохожим на то, что они переживали прежде. Они поднялись на новую высоту любви, и было страшно и восхитительно думать, что они будут восходить все выше и выше по ступеням близости, и это восхождение не кончится никогда, потому что в любви не бывает конца, не бывает предела.

* * *

Они не спеша катили домой в коляске, запряженной пони, изумленные буйством девонширской весны, сознавая, что только теперь, когда их сердца свободны от переживаний, способны оценить всю ее красоту и все же не в состоянии полностью отдаться этому ощущению весны, ибо еще слишком полны были друг другом. Когда они свернули к дому, из ворот выехал Трэнтер Фокс верхом на ослике, являя собой забавное зрелище. Он едва успел свернуть к обочине, чтобы не столкнуться с Валентином.

– Тпру-у! – крикнул испуганный Трэнтер ослику и, увидев в коляске Софи и Коннора, кинулся к ним:

– Хвала господу, вернулись наконец! Я трижды посылал сообщить вам, что на «Калиновом» ужасное несчастье!

Софи ухватилась одной рукой за сиденье, другой – за Коннора, который натягивал вожжи, успокаивая Вала.

– Какое несчастье?

– Пожар на сороковом уровне. Никто не признается, чья это вина, но кто-то повесил лампу слишком близко от крепежной стойки, и она загорелась. Чарльз Олден и двое его напарников были далеко в южном штреке и не учуяли дыма, пока не стало слишком поздно. Теперь они отрезаны.

Не говоря ни слова, Коннор повернул пони и хлестнул его так, что он понесся галопом к руднику. Трэнтер трясся позади, выкрикивая подробности происшествия на руднике. Софи вцепилась в сиденье подпрыгивавшей на ухабах коляски, так что побелели пальцы, и старалась не дать страху овладеть ею.

Опоры в начале штольни прогорели, и кровля рухнула, завалив вход тоннами породы. Завал погасил огонь, но он также перекрыл выработку, по которой в штольню подавался свежий воздух. Шахтеры принялись лихорадочно расчищать проход с другой стороны завала, но угроза нового обвала заставила их умерить рвение, а потом и вовсе прекратить работу. На деле, как стало ясно из рассказа Трэнтера, Дженкс еще полчаса назад приказал им остановиться, пока не поставят новую крепь, чтобы защитить их. Тем временем Олден, Рой Донн и Ролли Коучмен задыхались от недостатка воздуха. "Шахтеры говорят: «Мы их слышим. Они легли на землю там, где не так жарко, чтобы экономить силы! Но все понимают, что им, наверное, конец», – кричал позади Трэнтер.

Двор «Калинового» был запружен народом; казалось, здесь собралась половина жителей Уикерли, ожидая и молясь за троих людей, замурованных под землей. Толпа расступилась, пропуская коляску, но прежде, чем они подъехали к конторе, оттуда выскочили Эндрюсон с Дженксом и бросились им навстречу, Софи старалась не терять самообладания, но тут ее пронзило воспоминание о другом случае, три года назад, когда завалило Трэнтера и они едва не потеряли его.

Дженкс подал ей руку и помог выйти из коляски.

– Софи, слава богу, что вы приехали! – с облегчением пробормотал он. Никогда до этого он не называл ее по имени, а она никогда не видела у него столь мрачного выражения лица. Она ждала, что он встретит ее новыми ужасными известиями, и, когда этого не произошло, сохраняя самообладание, спросила:

– Мистер Дженкс, как обстоят дела на теперешний момент? Они все еще отрезаны? Вы используете мулов для расчистки завала? Сколько людей у вас сейчас на сороковом уровне?

Он поскреб черную бороду и отвел глаза.

– Давайте пройдем в контору, мне надо кое-что сказать вам и вашему мужу.

О боже! Значит, они мертвы. Почувствовав что-то неладное, она резко обернулась к Коннору и увидела его белое, как бумага, лицо.

– Коннор! Кон! – закричала она. – Что случилось? – Отпустив руку Дженкса, она бросилась к нему. Говоривший с Коннором Эндрюсон понуро отошел в сторону.

Она схватила Коннора за руки, которые оказались ледяными, и увидела, как ее паника отразилась в его глазах.

– Джек! – проговорил он хрипло.

– Джек?

– Эндрюсон говорит, что он спустился вниз. Нужен был человек, чтобы загружать обломками клеть, которую мулы поднимают наверх, но никто не хотел рисковать. Потому что очень опасно – слишком близко надо подходить к обрушившейся кровле. Джек вызвался пойти, и никто не остановил его! – Она вздрогнула, и он отнял руки, повернулся с каменным лицом ко входу в рудник и сказал:

– Я спущусь вниз, чтобы вытащить его.

– Что? – Она попыталась удержать его, но рукав его сюртука выскользнул из пальцев. Тогда она схватила его за плечо и дернула. – Коннор… нет… – Он пошел дальше. Ей пришлось, спотыкаясь, обежать его, чтобы загородить дорогу. – Не смей…

– Софи, я должен.

– Нет! – Когда он прошел мимо нее, она крепко схватила его за руку и не отпускала. Он продолжал идти, таща ее за собой и стараясь освободиться. – Черт побери, Кон, не смей. Это мой рудник, и я запрещаю тебе спускаться в него. Остановись!

Он остановился, но только затем, чтобы взять ее за плечи и легонько встряхнуть.

– Ты меня не остановишь. Ничего со мной не случится, я должен вытащить его.

– Прекрасно, тогда я иду с тобой. – Она отвернулась, чтобы не видеть испуга на его лице. – Мистер Дженкс, принесите мой шлем и сапоги, я хочу спуститься вниз!

– Черт бы тебя побрал! – выругался Коннор. – Не зли меня, Софи, не делай глупостей.

– Это не глупости. Ты можешь выслушать меня? Тогда послушай Дженкса, ведь ты не знаешь, что там, внизу. И я не знаю, а это безумие, спускаться, когда не знаешь, сможешь помочь или нет и какая там ситуация…

Он заставил ее замолчать, обняв так крепко, что у нее затрещали ребра.

– Софи, ты отлично понимаешь, что я должен идти. Джек – мой единственный брат.

Кон отпустил ее, и Софи разрыдалась. Правильно ли она поступает, позволив ему спуститься? Или это безумие? Она так и не смогла ничего решить, поэтому побежала за ним и настигла, когда он уже ступил на лестницу.

– Погоди, Кон, надень шлем… не спускайся один, возьми с собой Дженкса и Трэнтера, пожалуйста, ну, пожалуйста, не делай глупостей…

Снизу из отверстия рудничного ствола беззвучно показался человек, поднимавшийся на платформе подъемника. На черном от грязи лице Боба Даутуэйта, а это был именно он, белели одни глаза. За ним показался Гектор Хардвей.

– Они вышли! – радостно завопил Боб. Софи, Коннор, Дженкс, Трэнтер и еще дюжина человек окружили двух шахтеров. – Корнуоллец все-таки сделал это, расчистил дыру, и они вышли. У них даже ни царапины нет!

Громкие вопли ликования оглушили ее. Софи увидела, как Коннор, подойдя к Бобу, кричит ему на ухо, спрашивая о чем-то. Она протиснулась к ним сквозь толпу как раз в тот момент, когда Даутуэйт кричал в ответ:

– Нет, с ним ничего не случилось… обвалов больше не было. Но он потом ослабел… не мог идти, не мог встать… Его устраивают в бадье, чтобы поднять наверх.

* * *

Ожидание, когда Джека поднимут наверх, было недолгим, но томительным. Доктор Гесселиус оставался на руднике все утро, и сейчас он стоял рядом с Софи и Коннором, готовый в любой момент оказать помощь. Кристи Моррелла не было, он уехал в Эксетер на встречу с епископом, но в толпе был другой священник, из Тотнеса, который ожидал, не понадобятся ли его услуги. Трое спасенных шахтеров уже выбрались наверх, навстречу слезам и объятиям семей и друзей. Драма завершилась благополучно, но почти никто не ушел домой; все ждали появления последнего человека, обессилевшего героя, которого они едва знали. Вчера он спьяну ограбил их (они уже знали правду, Джек во всем признался Эндрюсону и другим перед тем, как спуститься под землю), а сегодня с риском для жизни спас троих из них. Вокруг Софи, негромко переговариваясь, стояли соседи, друзья, шахтеры; у всех на лицах читалось нетерпение. Но для нее существовал только Коннор, чье безумное напряжение она ощущала как свое, словно они были близнецами или их соединяли невидимые провода, по которым чувства и мысли одного мгновенно передавались другому.