– Что ж, как ты уже сказал, никто не идеален.
– Madre, сотни тысяч людей на земле всецело следуют этим словам, и жизнь их полностью отличается от жизни большинства – радость переполняет их.
– Сотни тысяч?
– Я должен изменить их число до сотен… тысяч миллионов. Ты поможешь мне? Ты будешь моим первым апостолом?
Моя блузка промокла от пота, сердце колотилось о ребра. Мертвый сын, которого я обожала, был жив. Он безжалостно расправлялся с моей верой – или недостатком ее – и требовал, чтобы я изменилась, не сходя с этого места. Он говорил правду. Я не верила. Я потерплю неудачу в том, что он от меня просит.
Его голос становился все глубже:
– Попроси Бога доставить новые полотенца в эту комнату, Madre, так, будто от этого зависит твоя жизнь.
– Что?
– Новые полотенца.
– Сейчас?
– Да.
– А если бы от этого и вправду зависела моя жизнь?
– Она зависит, просто ты этого не видишь.
Дрожа, плача, я опустилась на колени и сложила руки: – Господи, я не знаю зачем, но пожалуйста, пожалуйста, пошли нам новые полотенца, как того хочет Джесс!
Пока я стояла на коленях и бормотала эти «пожалуйста, пожалуйста», мальчик подошел к двери и открыл ее. За дверью стояла горничная с полной охапкой полотенец.
Джесс взял их, поблагодарил и закрыл дверь.
Тут меня осенило, что солнце уже садится.
– Джесс, это был просто вечерний обход прислуги.
– Для тебя это так, потому что ты не веришь.
Долго он еще будет мучить меня?
Он положил полотенца, подошел ко мне и стиснул мои плечи:
– Тебе нужно поесть.
Я не смогла бы ничего съесть, даже если б попыталась.
– Нет.
– Следуй за мной, – сказал он и вышел на террасу.
Когда мы там очутились, я увидела, как внизу люди ужинают на воздухе, на их столах мерцают свечи, официанты ходят среди них, принимая заказы и разнося еду. Над беседой и смехом плыла негромкая музыка. Мне очень захотелось сидеть за одним из этих столиков и ужинать с Джессом – просто ужинать, как обычно. Вместо этого он встал на стул и протянул мне руку:
– Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.
То была прямая цитата из Евангелия от Матфея, глава семнадцатая, стих двадцатый. И сам Иисус это говорил.
Джесс добавил:
– Включая полет. Мама, возьми меня за руку.
Я в ужасе шагнула назад, качая головой:
– Джесс, не делай этого со своей бедной мамой! Не делай этого! Ты хочешь, чтобы я разбилась? Я не могу летать, ради Христа!
Джесс улыбнулся:
– Но я – Христос.
Полная тревоги, я вбежала в номер, нашла спальню и упала на кровать, не пытаясь сдержать всхлипывания. Или все это было бредом, или моя вера была поддельной, как с предельной ясностью показал Джесс. Это было невозможно – сдвинуть горы. Я не могла летать без самолета. Никто не мог. Я не призвала в номер полотенца. Они появились тут благодаря случайному стечению обстоятельств. Но больше всего я боялась подвести своего сына, который вернулся к жизни, чтобы спасти нас. По крайней мере, я думала, что он мой сын.
Я села, полная ужаса, вспоминая Евангелие от Матфея, главу двадцать четвертую, стих двадцать четвертый: «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Неужели, прикинувшись Джессом, явился демон?
Я в ужасе уставилась на Джесса, который вошел в комнату, сел рядом со мной и обнял. Мой страх исчез. Мое сердце знало, кто он такой.
– Давай попробуем другой способ. Верь мне. Все будет в порядке.
Я кивнула, вытерла лицо и последовала за ним обратно в гостиную. Сумерки кончились, в небе повис роскошный горбатый месяц. Джесс включил свет и сел, скрестив ноги, на розово-голубом ковре, как свами [37].
– Давай медитировать, – сказал он.
– Я не умею.
– Помнишь: «Учитесь спокойствию и знайте, что я – бог»? Вот и все.
Я села рядом с ним, скрестив ноги.
– Будет лучше, если ты станешь следовать своему дыханию. Обращай внимание на вдохи и выдохи, но не изменяй их. Или можешь сосредоточиться на энергетическом поле своего тела. Обращай внимание на вибрацию.
Сперва я чувствовала себя так неловко, следя за вдохами и выдохами, что мое дыхание стало неровным. Потом я заметила, как спокойно и неглубоко дышит Джесс, как мирно. Я попыталась вспомнить, каково это – дышать, не сознавая, что ты дышишь, и вскоре пришел более естественный ритм. Я закрыла глаза и последовала этому ритму. Вдох, выдох. Потом в груди моей появилось тепло. Дыхание стало более поверхностным, и без всякой видимой причины я ощутила такое спокойствие, какого не чувствовала весь день; спокойствие и легкость.