— Ты понимаешь, что страна на грани транспортного кризиса! — восклицает она, будто и не слышала моего вопроса. — Если люди не начнут пользоваться общественным транспортом, на дорогах скоро невозможно будет проехать из-за пробок.
Папа качает головой.
— И по-твоему, если заставить королеву ездить на 93-м автобусе, все проблемы решатся? Плевать на безопасность, плевать, что с такой скоростью она не будет никуда успевать…
— Я не имела в виду саму королеву, — идет на попятный мама. Следует пауза. — Но остальные ее родственники. Принцесса Кентская, например. Она могла бы изредка ездить на метро, разве не так? Этим богачам надо знать, что такое жизнь в реальном мире среди людей.
В последний раз моя мама ездила на метро году этак в 1983.
— Кофе сварить? — бодро предлагаю я.
— Если хочешь знать мое мнение, вся эта проблема с перегруженностью дорог высосана из пальца, — говорит папа. Он спрыгивает со стремянки и стряхивает грязь с рук. — Все это пропаганда.
— Пропаганда? — возмущенно вскрикивает мама. —
— Так, — быстро встреваю я. — Пошла ставить чайник.
Я иду в дом, ставлю чайник и сажусь в кухне, на солнышке. Я уже забыла, о чем спорили мама с папой. В чем бы ни была причина разногласий, они будут ее перетирать еще раз сто и в конце концов сойдутся на том, что во всем виноват Тони Блэр. Ладно, у меня есть дела и поважнее — сейчас вот подумаю, сколько же дать Филипу, моему боссу, когда выиграю в лотерею. Ничего ему не дать нельзя, но ведь и наличными как-то неудобно… Наверное, лучше подарить что-нибудь. Хорошие запонки, например. Или такой плетеный сундучок для пикника с тарелками и прочими штуками. (Понятное дело, зануда Клэр Эдвардс от меня вообще ничего не получит.)
Сижу одна в залитой солнцем кухне, и мне кажется, что внутри меня спрятан маленький светящийся секрет. Я выиграю в лотерею. Сегодня вечером изменится моя жизнь. Жду не дождусь. Десять миллионов фунтов. Подумать только, уже завтра я смогу себе купить все, что угодно. Что угодно!
Газета, которая лежит передо мной, открыта на странице продажи недвижимости, и я небрежно беру ее — глянуть, что там продается из дорогих особняков. Хм, где бы мне поселиться? В Челси? Ноттинг-Хилл? Мэйфер? «Белгравия, — читаю я. — Великолепный особняк с семью спальнями, флигелем для прислуги и роскошным садом». Да, неплохо. Особняк в Белгравии мне подходит. Довольная, я опускаю взгляд к строке с ценой и застываю от удивления и возмущения. Шесть с половиной миллионов фунтов! Ну и цены! Шесть с половиной миллионов!
Пошутили, что ли? У меня нет шести с половиной миллионов. У меня осталось всего миллиона четыре… или пять? Какая разница, все равно не хватает. Смотрю в газету с чувством обманутого вкладчика. Если человек выиграл в лотерею, у него должно хватить средств на все, что душе угодно, а я уже чувствую себя бедной и убогой.
Гневно отшвыриваю газету и берусь за рекламный буклет; на фотографии — шикарные белые пододеяльники по сто фунтов. Вот это по-нашему. Как выиграю в лотерею, буду пользоваться только крахмальными белыми пододеяльниками. Куплю себе белую кровать искусного чугунного литья, крашеные деревянные ставни и пушистый белый халат…
— Ну, что новенького в мире финансов? — прерывает мои мысли мамин голос, и я поднимаю глаза. Она врывается в кухню, все еще держа в руках свой каталог. — Ты кофе сварила? Поживее, дочка!
— Как раз собиралась, — отвечаю я, делая вид, что встаю со стула. Но, как я и думала, мама опережает меня. Она достает новую керамическую банку, зачерпывает ложку кофе и засыпает его в новый кофейник с позолотой.
Мама — страшная транжира, все время покупает новые вещи для кухни, а старые отдает в фонд помощи бедным. Новые чайники, тостеры… В этом году у нас уже было три новых ведра для мусора — темно-зеленое, потом хромированное, а теперь вот из желтого прозрачного пластика. Подумать только, какая напрасная трата денег.
— Милая юбочка! — восклицает мама, оглядывая меня так, словно впервые видит. — Откуда?
— «Донна Каран», — бормочу я в ответ.
— Славненькая. Дорогая?
— Нет, не очень, — отвечаю я без запинки. — Фунтов пятьдесят, кажется.
Это не совсем верно. На самом деле юбка стоила скорее сто пятьдесят, но маме об этом знать ни к чему — ее тут же инфаркт хватит. Точнее, не так. Сначала она скажет об этом папе, потом их обоих хватит инфаркт, и я останусь сиротой.
Поэтому я мыслю одновременно в двух измерениях — в измерении реальных цен и в измерении цен для мамы. Это совсем не трудно — как будто приходишь в магазин, где на все скидка 20 процентов, и ты в уме уменьшаешь все указанные цены на эти самые двадцать процентов. Немного практики, и все идет как по маслу.
Только я практикуюсь в системе скользящих ставок, как при подсчете подоходного налога. Мои скидки начинаются с 20 процентов (если вещь стоит 20 фунтов, я говорю, что всего 16) и поднимаются до… ну, до 90 процентов при необходимости. Однажды про сапоги за 200 фунтов я сказала маме, что купила их на распродаже за 20… Мама поверила.
— Квартиру ищешь? — спрашивает она, заглядывая через мое плечо на страницу недвижимости.
— Нет, — угрюмо отвечаю я, перелистывая брошюру. Мои родители вечно меня достают с покупкой квартиры. Они вообще знают, сколько стоят квартиры? Я, конечно, не имею в виду квартиру в Кройдоне.
— А вот Том купил симпатичный домик в Рейгейте[6], — говорит она, кивая в сторону соседского дома. — Ездит на работу на электричке. — Это произносится с такой гордостью, как будто Том получил Нобелевскую премию.
— А я вот не могу себе позволить ни квартирку, ни домик.
«По крайней мере пока. До восьми вечера. Хи-хи-хи».
— Проблемы с деньгами? — спрашивает папа, входя на кухню. — Знаешь, в таком вопросе может быть два решения проблемы.
Только не это! Опять он за свое. Папа сел на своего любимого конька — афоризмы.
— Э или ЗБ, — говорит он, хитро прищурившись.
Потом выдерживает паузу для пущего эффекта, а я переворачиваю страницу буклета, притворяясь, будто не слышу его.
— Экономь, — расшифровывает папа, — или Зарабатывай Больше. Или то, или другое. Ну так как, Бекки, какой вариант выбираешь?
— Оба, пожалуй, — весело отвечаю я и листаю дальше. Если честно, мне даже немного жаль папочку. Новость о том, что дочь вдруг стала миллионершей, повергнет его в шок.
После обеда мы с мамой отправляемся на ярмарку ремесел в соседнюю начальную школу. Я просто пошла с мамой за компанию, абсолютно не собираясь ничего покупать. Но буквально у самого входа вдруг натыкаюсь на целый ворох потрясающих открыток ручной работы всего по полтора фунта за штуку! И покупаю десять. Открытки ведь всегда нужны, правда? И еще вижу совершенно необыкновенное керамическое кашпо голубого цвета со слониками по каемке — я всегда говорила, что нам в квартире нужно завести больше цветов. Кашпо я тоже покупаю. Всего пятнадцать фунтов. На этих ремесленных ярмарках столько всего можно купить, и почти задаром. Идешь туда и думаешь, что ничего стоящего в таком месте не может быть, но непременно углядишь какую-нибудь очаровательную вещицу.
Мама тоже очень довольна — нашла пару подсвечников для своей коллекции. Она коллекционирует подсвечники, подставки для тостов, керамические кувшины, фигурки животных из стекла, образцы вышивки и наперстки. (Хотя наперстки, думаю, нельзя считать полноценной коллекцией, потому что мама купила сразу весь набор, включая шкатулку для их хранения, выписав этот комплект по каталогу «Товары почтой». Но она в этом никогда и никому не признается. Вообще-то и мне не стоило говорить.)
Очень довольные собой, мы решаем выпить по чашке чая и по пути натыкаемся на один из тех скучных прилавков, к которым никто не подходит, разве что взглянет мельком на товар по доброте душевной. Бедняга продавец выглядит жалко, и я решаю остановиться посмотреть на его изделия. Понятно, почему народ обходит прилавок стороной — он продает деревянные миски странной формы и такие же деревянные ножи. Ну скажите, кому нужны деревянные ножи?
— Мило! — весело говорю я и беру в руки деревянную миску.
— Яблоня, ручной работы, — бормочет он. — На одну миску ушла неделя.
6
Кройдон — скромный южный пригород Лондона; Рейгейт — небольшой городок к югу от основных пригородов Лондона.