Ленка смотрит на меня круглыми глазами и несколько раз открывает рот, как будто что-то говорит. Но на самом деле не произносит ни звука. Трет подбородок, рассматривает потолок, потом снова смотрит на меня. И наконец заговаривает.
— Поль, я, конечно, не знаю, но… — она как будто сомневается в чем-то, покусывает губы, а потом решается. — Не знаю, какие там у вас договоренности, но на сто процентов уверена, что Татьяна делала тебе процедуру забора яйцеклеток. Я лично относила потом материал в лабораторию.
И стены кофейни как будто надо мной схлопываются.
— Значит так, Полинка, — Лена озирается по сторонам и переходит на шепот, хотя мы сидим на крошечной кухне ее съемной квартиры, и кроме нас здесь никого нет, — я полазила везде. Ничего, никакой информации, только такой договор, как у тебя. Но яйцеклетки у тебя брали, Поль, точно.
— Когда, Лена? — тоже невольно перехожу на шепот. — Я ничего такого не помню.
— Ну вот когда я тебя в операционную водила, разве тебе ничего не говорили?
— Нет, — мотаю головой, — я бы запомнила. Мне тогда эту делали, — щурюсь, напрягая память, — вспомнила! Биопсию. Только чего, не помню. И еще ги… гис…
— Гистероскопию, — хмуро подтверждает Ленка, — и биопсию эндометрия.
— Точно! Я еще гуглила, это все нужно перед ЭКО. Чтобы снизить риски.
— Нужно, — соглашается Лена, — да. Повысить эффективность имплантации эмбриона. Вот только никакую биопсию тебе не делали, подруга, а вот яйцеклетки у тебя взяли. Говорю же, лично относила их в лабораторию. Тебе откуда знать, конечно, ты под наркозом была.
— Но почему мне не сказали, Лен? Это же мой ребенок, получается, родной.
— Кто ж их знает, — пожимает плечами Харина, — может, решили, что и так дофигища денег на тебя потратили, чтобы еще и за яйцеклетки тебе платить.
— Нет, Ленчик, нет, — отрицательно качаю головой, комкая руками салфетку, — думаю, дело в другом. Мне Анна все время пела, что верит в наследственность от суррогатной мамы. А она врала, ни во что она не верит. Просто поняла, что своего ребенка я им не отдам, а если буду думать, что биологически он не мой, то соглашусь. Вот только… Он все равно мой, даже если не мой, понимаешь?
Харина рядом за столом сочувственно вздыхает, и я вижу, что ничего она не понимает. Но меня это уже не останавливает.
С квартиры Анны я съехала в тот же день, как она мне позвонила. Можно было бы снять квартиру, деньги у меня есть, я ничего не тратила. Все расходы были за счет заказчиков.
Но Лена предложила пожить у нее, она живет у знакомой и платит только за коммуналку. И я с радостью согласилась, не к матери же идти с отчимом. И сейчас мы пьем чай, а Ленка дает подробный отчет.
Сегодня в медцентре она осторожно попробовала что-то узнать обо мне, но выяснила только, что я везде проходила по программе ЭКО. И больше ничего.
— Если я шла по программе ЭКО, они обязаны были где-то написать, что у меня брали яйцеклетки? — спрашиваю Лену.
— Видишь ли, у нас в стране донорство анонимное, — она сосредоточенно дует на горячий чай. — Такой ребенок даже когда станет совершеннолетним, не сможет узнать, кто его биологические родители. Тут как раз все по закону.
— Значит, я никогда не узнаю, кто его отец, — потерянно опускаю голову. Но Ленка не дает даже нормально поныть.
— Ладно, не кисни. Я с Тереховой говорила, Ульяна Викторовна — мамина знакомая, она в женской консультации при городской больнице работает. Пойдем завтра к ней с твоими результатами, только не вздумай «Эдельвейс» упоминать, и что тебе ЭКО делали, тоже не говори.
— А что сказать? — я сегодня явно туго соображаю. — Откуда у меня взялся ребенок?
Ленка смотрит на меня как на больную, даже пирожное укусить забывает.
— Оттуда, откуда у всех. От большой любви! Трахалась, залетела, парень бросил. Все. Ты даже почти не соврешь, ваш папаша действительно вас бросил.
Мне нечего ответить. Машинально кладу руку на живот, а вечером перед сном снова думаю о мужчине, которого никогда не видела, но с которым теперь связана на всю жизнь. Потому что у нас с ним будет ребенок. Даже если он об этом не знает.
— Ну что, — врач-узист всматривается в экран, — по тем данным, которые я вижу, ваш ребенок здоров, Полина. Хотите знать его пол, или пусть это останется для вас приятным сюрпризом?
Я хочу ответить, но не могу выдавить ни звука. Я оглушена, ошарашена, меня будто придавило бетонной плитой. Закрываю руками лицо.
— Что с вами? — встревоженно спрашивает докторша. — Полина, посмотрите на меня!