— Не лезь не в свое дело, — резко отвечает она, — ты, кажется, забыл, но ты перестал быть моим парнем семь лет назад. Теперь мы чужие люди.
В моей груди раздается хихиканье.
— Чужие? — Это оскорбление, что единственная женщина, которая была запечатлена в моей памяти в течение семи лет, считает меня чужим. — Может, мне освежить в твоей памяти то, что произошло той ночью? Ты бросила меня, а не наоборот.
На мгновение она замолкает.
— Разве ты не хочешь знать, почему я ушла?
Хочу.
Мне до смерти хотелось узнать, почему она ушла так, как ушла. Но мое эго мешает.
— Теперь это в прошлом.
— И наши отношения тоже. Давай не будем этого делать, пожалуйста.
Тяжело слышать, как она говорит мне такие резкие слова. Они пронзают меня насквозь, вырезая такую глубокую рану, что боль становится почти физической.
— Ты так сильно меня ненавидишь?
— Я не ненавижу тебя, — шепчет она, — я просто не могу быть рядом с тобой. Для меня это не так просто, Доминик.
Всего несколько дюймов разделяют нас. Я делаю шаг вперед, вдыхая запах ее невинности, смешивающийся с ароматом лаванды. Он такой знакомый и соблазнительный, что мне хочется уткнуться носом в ее шею и вдыхать его.
Она напрягается, когда наши тела соприкасаются на кратчайшую секунду. Ее дыхание прерывистое, и она отказывается смотреть на меня. Я наклоняю ее подбородок, требуя, чтобы она посмотрела на меня.
— Было нелегко, когда ты решила уйти, не объяснив мне причину.
— У меня была причина, Доминик. Я решила не говорить тебе о причине, потому что ты мне солгал, — хрипит она. Ее глаза переходят на мои, и я замечаю, как она задыхается. Ее длинные пепельно-белые волосы развеваются на ветру, словно дорогой атлас, и покрывают гладкую оливковую кожу вокруг плеч.
Господи, что же мне делать с этой женщиной?
Мой взгляд захватывает ее в плен, пока ее щеки не становятся пунцовыми. Я вижу, что она нервничает рядом со мной, и от этого мне хочется дразнить ее еще больше, но печаль, которую я вижу в ее глазах, меня ломает.
Это не весело, когда ей больно.
Я заправляю ее волосы за ухо, и она задыхается, когда моя кожа соприкасается с ее.
— Я скучал по тебе.
Она кладет свою руку на мою.
— Доминик...
Все, что она хотела сказать, прервалось, когда на веранду вышла пара. Елена отстраняется от меня, возвращаясь в свою прежнюю оболочку.
— Думаю, нам пора заканчивать.
Я смотрю на пару. Они улыбаются, их лица наполнены счастьем. Меня бесит видеть их такими счастливыми, как я был когда-то с Еленой все эти годы назад.
— Ладно. — Я натягиваю пиджак. Я не собираюсь уходить из-за этой пары, и разговор еще не закончен. У меня есть еще кое-какие дела, так что на этот раз я отпускаю ее от себя. — Увидимся.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь у двери, ведущей в парадный зал.
— И еще одно, — говорю я, поворачивая голову, чтобы посмотреть на нее. — Держись подальше от Дэвида Петерсона. Он не тот, за кого ты его принимаешь.
Ее глаза встречаются с моими, как будто она что-то ищет.
— И ты тоже.
Ее слова ударяют меня в самое нутро, когда я снова выхожу в коридор.
И ты тоже.
Мне любопытно, что она имела в виду, когда сказала эти слова, и я думаю, что это станет отличным поводом для того, чтобы снова увидеться с ней. Не то чтобы мне нужен был повод. Все в этом городе постепенно становится моим, и она не исключение.
Мои глаза встречаются с глазами Дэвида Петерсона, и я шагаю к нему.
— Так, так. Кто это у нас тут? — Приветствует он меня. Его глаза злобно сверкают, когда он смотрит на меня сквозь седые ресницы.
— Привет, дядя. — Я растягиваю слово, чтобы дать ему понять, что не называю его так в знак уважения.
Он улыбается.
— Приятно видеть, что ты все такой же высокомерный.
— То же самое можно сказать и о тебе. — Я беру бокал вина с подноса. — Вот только высокомерие тебе не идет. Лучше ной и строй заговоры против собственной семьи.
Он фыркает.
— Я не считаю ни тебя, ни твоих братьев семьей.
Я хватаюсь за грудь, притворяясь, что мне больно.
— Ты ранил мои чувства, дядя. Тебе не кажется, что ты слишком резок?
Он поворачивается ко мне, кипя от ярости.
— Послушай, мальчик. Мы перестали быть семьей, когда ты унизил меня и выгнал из семьи. Я обещал тебе забрать все, что тебе принадлежит, и я намерен сдержать это обещание.
— Чтобы сдержать это обещание, тебе понадобятся ноги, прикрепленные к туловищу. — Я закрываю пространство между нами. — Мне бы не хотелось отрывать твои конечности, чтобы заставить тебя вести себя хорошо.
Гнев накаляет мои вены, как печь, но мне удается сохранять спокойствие. Мой дядя всегда был болтливым человеком, высокомерным сверх всякой меры. Он заставляет каждый нерв во мне яростно дергаться. Он слишком долго умолял о смерти, и хотя я с радостью исполню его желание, он все равно нужен мне рядом. Он - последний, кто видел моих родителей перед смертью, единственный, кто знает, что на самом деле произошло той ночью.
Прошло уже десять лет, а он все еще отказывается говорить об этом. Мое терпение переполнено, и я намерен в ближайшее время выведать у него правду. Для начала мне нужно, чтобы он убрал свою задницу из моих чертовых дел.
Его усмешка заставляет меня вернуться к настоящему.
— Ты только говоришь, но не делаешь, парень. Если бы ты хотел меня убить, ты бы уже сделал это.
Я дергаю его за галстук и притягиваю к себе.
— Не надо передергивать, старик. Я сохраняю тебе жизнь только потому, что хочу этого.
Его взгляд злобен, но он не смеет произнести больше ни слова.
Я глажу его по щеке.
— Я знаю, что ты сдался копам. Неужели ты надеешься стать следующим Капо, если продашь меня своим дружкам?
— Я не продавал тебя. Я баллотируюсь на должность в правительстве, и, как ты знаешь, я должен играть свою роль как хороший гражданин.
— Очень жаль. — Я выпиваю вино одним глотком. — Мертвецы не баллотируются в правительство. Попробуй еще раз, и это будет последнее, что ты сделаешь.
Я чувствую, как его взгляд прожигает мне спину, когда я исчезаю в толпе.
Я пробираюсь через весь зал и, как по команде, сталкиваюсь лицом к лицу с человеком, которого боюсь больше всего.
Кирилл Вадимов.
Хотя он прячется за политикой и бизнесом, я вижу его таким, какой он есть. Коварный старик с жаждой крови. Он глава Братвы, и у меня есть основания полагать, что его соперничество с моим отцом сыграло свою роль в том, что моих родителей убили таким жутким способом.
Мы с такими людьми, как Кирилл, никогда легко не ладили. Его преступления простираются от наркоторговли до торговли людьми. Зачем заниматься грязными делами? Кому нужна кровь невинных женщин и детей на своих руках?
Пока он изображает из себя символ благотворительности, его деньги воняют кровью невинных. Как металл к магниту, мой дядя не может устоять в его кругу. Должно быть, он пообещал ему трон Cosa Nostra в обмен на лояльность. Но я слишком хорошо знаю Кирилла. Он без колебаний убьет моего дядю и завладеет нашим бизнесом, как только я и мои братья уберемся с дороги. Только дурак доверится ему, и это слово лучше всего подходит для моего дяди.
Забавно, как сильно жадность может разрушить здравый смысл человека.
— Ух ты, если это не сам Смерть, — говорит он, надевая обычную дружелюбную маску, которую он демонстрирует остальным.