Но он не вернулся. Вместо этого уже поздним вечером к дому подъехал огромный полностью тонированный Гелендваген.
Мое сердце ухнуло в пятки, а потом я увидела, что из машины вышел вовсе не Гром, а какой-то тип явно криминальной наружности. Бритоголовый, высокий в джинсах и кожаной куртке.
Открыла ему дверь не без страха.
Мужчина нагло меня оглядел. Усмехнулся.
– Ты, значит, Грома ночью сегодня заштопала?
Я онемела, с трудом подбирая слова.
– За-штопала?
Тип закатил глаза не без досады.
– Значит так, цыпа, слушай сюда. Вот это, – он достал из кармана куртки конверт и сунул мне в руки, – велено тебе передать. А на словах вот что: о ночи и том, что в доме у тебя кто-то был, забудь. Усекла?
– Д-да, – проблеяла я, во всю лупя глазами по мужчине, вызывающему у меня только страх.
– Вот и договорились, – кривовато усмехнулся тот. Развернулся, сел в свою тачку и поднимая в воздух стоп пыли, скрылся за поворотом домов.
В конверте лежали сто тысяч. Плата за самую дорогую гостиницу в округе.
4
4
Больше полугода спустя…
– Баб Нюр, ну чего вы, в самом деле? – Я забрала у сменщицы полное ведро воды. – Такую тяжесть таскаете.
– Ну а куда деваться, – по-свойски махнула рукой пожилая санитарка. – Убирать то как-то надо.
– Я же вам в прошлый раз говорила, что сама здесь помою. Оставьте.
– Хорошая ты девка, Сенька, – вздыхала она, шагая следом за мной в туалет. – Сейчас уж и нет таких.
– Бросьте, – я засмеялась, выливая из ведра грязную воду, чтобы сменить ее новой. – Вы преувеличиваете, баб Нюр. У меня в универе в группе знаете сколько хороших девчонок училось?
– Ой ли, – не поверили мне, – и все вот такие же прямо?
– Да обычная я, – я пожала плечом, вытерла вспотевший лоб тыльной стороной руки в резиновой перчатке, и выжала тряпку.
– Обычная не обычная, а на помощь всегда придешь. Врачи тут ходят носы от нас, от санитарок воротят. Царями и богами считают себя.
– Так работа у них такая, баб Нюр. Жизни спасать.
– Ну, и то верно, – не стала она спорить со мной. – А вот это ты бросай, – она снова отобрала свое ведро у меня. – У тебя у самой пузо уже на нос лезет, нельзя тебе такие тяжести таскать! Поняла? Я не немощная, справлюсь уж как ле!
Я мягко улыбнулась пожилой женщине. Сама так сама. Мое дело предложить. Да и своей работы полно, если честно. Мне сегодня еще всю гинекологию мыть.
Я тяжко вздохнула, нашла в подсобке свой инвентарь, и принялась за работу.
– Сенечка, ты с ума сошла?! – Мария Сергеевна подошла так неожиданно, что от испуга я бросила швабру в ведро, расплескав грязную воду по белоснежному кафелю. – Ну ты чего пугаешься-то? – Пожурила меня строгая женщина.
– Здравствуйте, Мария Сергеевна, – я потупилась, уже заранее понимая, что взбучки не избежать.
Доктор внимательно на меня посмотрела из-под строгих очков.
– И-и?
– Что «и», Мария Сергеевна?
– И как долго ты еще работать собираешься, Есения?!
Да, да. Знаю, знаю. На седьмом месяце беременности уж точно пора бы было в декрет. Лежать на диване, плевать в потолок. А не таскать тяжелые ведра и каждый день отираться в больнице, цепляя болячки.
Но, когда малыш родится, я ведь еще долго не смогу на работу вернуться. А жить нам с ним на что-то придется…
– Последняя неделя, Мария Сергеевна. Обещаю, – шмыгая носом, уверила своего гинеколога.
– Последняя неделя должна была быть еще две недели назад, – флегматично заметила она мне в ответ.
– Я знаю, но…
– Ладно, – внезапно смягчившись, женщина погладила меня по плечу, – все хорошо, Сенечка. Ты девочка не глупая, сама знаешь, что делаешь. Просто будь аккуратна, хорошо?
– Хорошо, – улыбнулась я ей, расчувствовавшись от такого теплого тона. Ох, уж эти гормоны. В последние месяцы меня любое доброе слово из колеи выбивает, а в носу то и дело пощипывает. – Да я и не беспокоюсь. Вы же тут, рядом.
Женщина склонила голову набок и ласково на меня посмотрела:
– Я пойду, Сенечка, – торопливо проговорила она. А уже когда удалилась, до меня донеслось: – Ох, бедная… Бедная девочка… Как же она будет одна?
Чтобы совсем не расплакаться, я стиснула зубы.
Одна. Да. На всем белом свете.
Ну и что, Сень?! – Ободряла я сама себя мысленно. – Мало что-ли в нашей стране матерей-одиночек? И ведь как-то справляются. Тянут. Я-то чем хуже?
Странно, но, несмотря на бедственное положение, когда я узнала, что под сердцем ношу малыша – в моей голове даже мысли не возникло, стоит ли этому малютке появиться на свет. Он стал моей часть, кровинкой, и я заранее уже беззаветно любила его…