— Похоже, он кельтский либо англосаксонский… Как вы думаете, Элизабет, викинги ведь так далеко на запад не забирались?
— Нет, их тут и близко не бывало, — ответила староста. — Ну что, Том, как это выглядит?
— Длинные переплетающиеся линии… По крайней мере, в центре. Похоже, здесь изображено какое-то животное… Да-да! Вот коготь.
— Тогда, похоже, англосаксонский… А вы как думаете, мистер Пердью?
— Думаю, замучаемся мы его вытаскивать. Ну что, викарий, я распущу ребят по домам, раз вы там до вечера сидеть собираетесь?
— Извините, мистер Пердью! Не буду вам больше мешать. Его необходимо поднять сегодня же!
Преподобный Том сунул перепачканный глиной платок в карман, выпрямился — и тут же выругался.
— О черт! Кажется, один конец обломан… Тот, который еще в земле. Я вижу неровный край…
Священник провел пальцем по камню и земляной стенке котлована.
— Да, действительно… Черт!
— Он, наверное, где-нибудь рядом, — заметила Элизабет. — Ладно, Том, вылезайте. Давайте позвоним в музей.
Том нехотя оторвался от креста и зашагал в дальний конец траншеи, где крутой скат вел наверх. Сердце у него радостно колотилось. Пусть там миссис Габриэль бубнит себе что хочет — но подобного события не случалось ни во времена преподобного Стейплса, ни во времена преподобного Моррисона! Это он, Том Обри, новый викарий Фордрейса, принялся здесь копать — и он сильно ошибается, если это не поможет взбодрить сонную деревушку!
Глава 3
Майкл проснулся. В горле саднило, а глаза болели еще сильнее. И все тело как будто ломило и вдобавок слегка трясло, будто во время лихорадки. Мальчик попытался открыть глаза, но пронзительный свет ослепил его, и он снова крепко зажмурился.
— Вот шараша! — сказал он и добавил: — Хошподи! — обнаружив, что язык распух и говорить почти невозможно.
Ощущение было такое, как бывает, когда обожжешься горячим супом: язык болит и при этом какой-то шершавый. Майкл застонал от боли и от страха и попытался сесть. Но тело откликнулось пронизывающей болью, и мальчик снова рухнул на траву.
«Вот зараза! — подумал он. — Что же со мной такое?»
Вскоре пришел и ответ. «Это солнечный удар! — подумал Майкл. — О боже!»
Мальчик поднял трясущуюся руку и пощупал свой лоб. Ну да, кожа горячая, но при этом очень сухая. «У меня обезвоживание, — подумал он, — я потел-потел, и воды во мне совсем не осталось. Я перегрелся и, наверное, сейчас умру».
Майкл попытался вспомнить то немногое, что ему было известно о солнечном ударе. У Стивена один раз был солнечный удар, в первый день отдыха на Тенерифе. Он весь день провел на пляже без шляпы. Майкл тогда был совсем маленький, но все равно навсегда запомнил, как было стыдно, когда Стивен заблевал весь холл отеля.
Ну, его, по крайней мере, пока не тошнит. И то хорошо.
Майкл вспомнил, что Стивен потом лежал в холодной ванне. Майклу еще приходилось бегать в бар за льдом. Брат вопил и дергался, лицо у него было все красное. Он залез в ванну прямо в одежде.
Да, еще бред. Это тоже признак солнечного удара. И бреда у него тоже пока нету…
Но у него высокая температура, сильная слабость, и он целый день пролежал на солнце, совсем как Стивен. Солнечный удар, это точно! Господи, а как глаза-то болят!
Ладно, надо идти. Майкл заставил себя собраться с силами. Надо срочно пойти домой и принять холодную ванну. Иначе он может умереть.
А до дома далеко… Надо выбраться из Ямы, перевалить через высокий хребет Уиррима и пройти вниз еще почти две мили, до домика, где его ждут — или не ждут — брат и сестра.
Забей. Сосредоточься. Давай… Майкл медленно-медленно, все еще не открывая глаз, перекатился на бок, потом на живот. Лицо коснулось прохладной травы. От травы пахло — слабо — какой-то химией.
От запаха Майкла затошнило (о господи, это же первый признак солнечного удара!). Мальчик поспешно приподнялся на трясущихся локтях, оторвав от земли лицо и грудь. Его вырвало.
После того как его стошнило, Майкл почувствовал себя лучше. Он еще немного постоял так, зажмурившись и жалея, что не успел расставить руки подальше. Потом согнул колени, поднялся на четвереньки и попробовал встать.
Встать ему, на удивление, удалось без особого труда. Похоже, силы возвращались к нему. Майкл подождал пару минут, опустив голову и вдыхая свежий ветер, дующий вдоль Ямы. Мальчик надеялся, что ветер его остудит, но кровь по-прежнему пульсировала в висках и за глазными яблоками, точно соленый прибой. Майкл прикрыл глаза ладонями и попытался открыть один глаз.
Боль была такой острой, что он вскрикнул и едва не упал. Но не упал. Вместо этого его снова стошнило, отчего боль притупилась и сменилась отчаянием.
«Господи Иисусе, — подумал он, — если я ничего не вижу, я же просто не смогу выбраться из ложбины! И с горы не спущусь… Я все равно что ослеп! Господи, а вдруг я и вправду ослеп?!» Грудь сдавило от страха, живот скрутило. «Ладно, это не так уж важно: главное, я не смогу добраться домой, чтобы принять ванну, а значит, для меня по-любому все кончено».
От мысли о недостижимой ванне Майкла охватило отчаяние. Он наклонился, уперся руками в колени и разрыдался. Текущие из глаз слезы принесли ему облегчение — впервые с тех пор, как он очнулся. Соленая влага омывала веки, щипала и в то же время успокаивала. Однако когда слезы вытекли из глаз, Майкл испытал странное ощущение, которое заставило его озадаченно нахмуриться, даже невзирая на боль.
Он услыхал тихое сердитое шипение, как будто раскаленную сковородку сунули под струю воды. Когда жаркие слезы поползли по щекам, Майкл ощутил, как потоки горячего воздуха поднялись от стиснутых век по обе стороны головы.
Да, это точно. Его глаза дымились — точнее, исходили паром!
— Хосспди, — простонал Майкл, — што ш'мной псхозит?
Глава 4
Для Стивена Макинтайра день пошел наперекосяк с самого утра.
А все из-за настроения его сестры. Оно сменилось с радужнейшего на мрачнейшее со скоростью очумевшего барометра. Тут уж ничего хорошего ждать не приходилось. Поначалу Сара казалась сущим ангелом. Мало того что она сама приготовила завтрак — а это было редкостью, — так еще и выставила на стол кровяную колбасу, а это уж случай совсем из ряда вон выходящий. За трапезой она весело болтала и не пыталась напускать на себя «вид вечной мученицы», как называл это Стивен. Выйдя из-за стола, она даже не заикнулась про то, что не мешало бы вымыть посуду. Стивен с Майклом так удивились, что машинально вымыли посуду без напоминаний.
Но не прошло и часа, как погода стала портиться. Для начала у Сары снова разыгралась сенная лихорадка, а это никому веселья не добавляет. Шмыгая носом и звонко чихая, сестра позвонила в свое агентство недвижимости и получила взбучку от шефа. Когда Сара положила трубку, она уже вся кипела. Потом она села готовить бумаги для нового клиента собирающегося приобрести недвижимость на северном склоне Уиррима, неподалеку от Стенбриджа. В десять часов сестра поехала забирать ключи и смотреть дом. В половине двенадцатого Сара вернулась мрачнее тучи. Осмотр прошел хуже некуда. И сенная лихорадка одолела ее с новой силой. Сара наорала на Майкла за то, что тот пристроил свои кроссовки на кухонный стол, а на Стивена — за то, что в неподходящее время зашел осведомиться насчет обеда.
— Я просто спросил, не хочешь ли ты пообедать! — оправдывался Стивен.
— Ага, а заодно уж и тебя покормить, да?! — рявкнула Сара.
— Ну, вообще-то я собирался сам его приготовить… — мягко и не совсем искренне возразил Стивен.
— Но теперь не будет! — предсказал Майкл.
— В любом случае я обедать не собираюсь! — ответила Сара с измученным видом.
— Ну и ладно, — миролюбиво согласился Стивен. — Как там твой осмотр дома?
Вот это он зря спросил. Теперь Стивен это понимал. На самом деле он и тогда догадывался, что не стоит задавать такой вопрос, но, наверно, надеялся, что сестра в кои-то веки поведет себя непредсказуемо. Надеялся напрасно. Когда скандал наконец затих, уже никто ни с кем не разговаривал. Обедать Сара ушла к себе в комнату. А потом вышла и сделала объявление.