Юрась придержал коня, подождал, пока отряд поднимется на гору.
– Что это? – спросил скуластого, изрытого оспой салтана, который, льстиво и в то же время нахально улыбаясь и кланяясь, подъехал к нему.
– Салям, ясновельможный гетман, – поздоровался салтан и, повернувшись вполоборота назад, указал на добычу: – Мало-мало брали ясак[28]. Голодный воин – плохой воин… Нужен мясо, нужен клеб… Каша нужен… Голодный конь – никудышный конь… Мало-мало нужен овес, нужен сено… А где взять?.. Пан князь сам мало-мало понимать должен…
– Ладно, – согласился Юрась. – А это что за люди?
– А-а, этот… Богатый люди… Мало-мало будем бить – родичи деньга приносят… Казна пустой – деньга нужен…
У Юрася блеснули глаза. Он сразу оживился.
– Посадить их в яму! Я сам с ними поговорю!
– Якши, якши, – закивал островерхой шапкой салтан, оскаливая в хищной улыбке ряд острых зубов, и что-то резко крикнул своим сейменам. Те быстро потащили пленников к крепости.
Отпустив уставших воинов, возвратившихся из неудачного похода за Днепр, на отдых, Юрась проехал вдоль обоза переселенцев. Его сопровождали Азем-ага и Свирид Многогрешный. Переселенцы молча сидели на санях или стояли понурившись на утоптанном конскими копытами снегу. Все были так страшно утомлены тяжелой дорогой, что никто уже не ощущал ни тревоги за будущее, ни страха за жизнь. Даже неугомонный Иваник не раскрывал рта: дорога, усталость и голод доконали и без того слабосильного человека. Накинув на голову капюшон старой киреи[29], он, как нахохлившийся воробей, сидел на санях позади Зинки, державшей вожжи в руках, и безучастно поглядывал на чужой, незнакомый город.
– Всех разместить на Шполовцах! – распорядился гетман. – Пускай каждый выбирает себе жилище по душе – свободных у нас предостаточно!
– Слушаюсь, – поклонился Многогрешный.
– У кого есть золото, серебро или драгоценные вещи – отобрать!
– Будет сделано!
– А тех, – повернулся Юрась к Азем-аге и показал на Ненко, Младена, Якуба и семью Арсена, – поместить отдельно! На Выкотке… И тайно стеречь!.. Завтра я поговорю с ними… Ты понял меня, ага?
– Понял.
– Девчата те, кажется, хорошенькие?
– У тебя есть вкус, гетман, – сдержанно усмехнулся Азем-ага.
– Не хуже, чем у полковника… Ха-ха-ха!.. Ишь, хотел затащить таких пташек в свое гнездо! Ну и наглец!.. А они вдруг выпорхнули… Ха-ха-ха!.. Вот, должно быть, злится пан Иван!..
– Еще бы, – снова ощерился немногословный, всегда мрачный турок, которому было поручено не только охранять гетмана, но и следить за каждым его шагом, за каждым словом, и обо всем доносить в Каменец и Стамбул.
– Ты, Свирид, распорядись получше натопить покои, что-то я замерз. – Юрась обернулся к Многогрешному: – Да пускай Мелашка сготовит ужин – заморим червячка… И на отдых! Делами займемся завтра…
3
Опустевших дворов в Немирове, как и по всей Украине в то время, было много. Поэтому Многогрешный быстро распихал переселенцев по пустующим хатам, а Азем-ага, выполняя волю гетмана, семью Звенигоры поселил на Выкотке, в большом деревянном доме с крышей из гонта, как раз напротив янычарского гарнизона. По его приказу татары привезли фуру дров, воз сена для лошадей и освежеванную тушу барана.
На другой день утром он зашел в дом к Звенигорам.
– Салям, правоверные!
– Салям, ага.
Его пригласили в чистую комнату, где уже было натоплено. Дед Оноприй и женщины вышли. Четверо мужчин сели – не по турецкому, а по украинскому обычаю – на лавки возле стола и некоторое время молчали. Младен и Якуб, как было условлено раньше, поручили переговоры Ненко. А Ненко ждал, пока гость и старший по чину начнет разговор первым.
Однако Азем-ага не торопился. Внимательно рассмотрев лица своих, как он думал, единоверцев, разгладил пятерней черную бороду, скрывавшую тяжелую нижнюю челюсть, и только после этого многозначительно сказал:
– Волею Аллаха эти бесконечные заснеженные просторы Сарматии от Днестра до Днепра и от Тясмина до Карпатских гор отныне принадлежат высочайшей блистательной Порте. Князь и гетман Юрий Хмельницкий выполняет здесь волю падишаха, а я с ортой янычар и сейменов приставлен великим визирем охранять его особу от преступников, которые захотели бы посягнуть на его жизнь, а также, – ага иронически улыбнулся, – уберечь от возможного в его положении намерения изменить падишаху и переметнуться на сторону урусов, как это сделал когда-то гетман Дорошенко.