Многогрешный наклонился к Юрасю.
– Как можно, ясновельможный пан гетман! – прошептал вкрадчиво. – Если он выживет, станет злейшим врагом вашим!
– Почему он должен быть моим врагом, если я дарую ему жизнь? Наоборот, он будет мне благодарен! – сухо сказал Юрась и, встав с табурета, добавил громко, чтобы все присутствующие слышали: – Я справедлив к своим подданным!
Он пошел к двери. Свита расступилась, давая ему дорогу. Все выходили молчаливые, угнетенные. Во дворе Ненко с Младеном и Якубом немного поотстали.
– Аллах экбер! – прошептал Ненко. – Этот святоша – настоящее чудовище! Неужели султан и великий визирь не знают, что здесь происходит?.. А если знают, то почему терпят такое изуверство?
Младен и Якуб переглянулись. Понимающе улыбнулись друг другу. И хотя невдалеке на виселицах покачивались Астаматий и Вареница, а над Выкоткой с криком кружилось черное воронье, на сердце у них стало легче: душа Ненко, по всей видимости, окончательно очистилась сегодня от янычарского духа.
На площади перед виселицами Юрась остановился, но смотрел он не на казненных, а на нескольких всадников, которые въехали в крепость и направлялись прямо к нему. Они ехали медленно. Лошади едва переставляли ноги от усталости.
– Пан Иван, ты? – воскликнул удивленно Юрась, узнав в переднем всаднике полковника Яненченко. – Почему ты здесь?
Яненченко слез с коня, бросил повод казаку и, сгорбившись, приблизился к атаману. Устало поклонился.
– Нет больше ни Корсуня, ни Ржищева, ни других городов и сел вдоль Днепра, пан гетман…
– Как это нет?
– Сын гетмана Самойловича полковник Семен Самойлович внезапно, неожиданно для всех нас напал с большим войском – с полком Переяславским – и все спалил… А людей вывел за Днепр… Тех, кто оказал сопротивление, приказал уничтожить…
В глазах Юрася вспыхнула ярость. Он топнул ногой.
– А ты?.. Где был ты, полковник?!
– Я оборонялся… Но сколько у меня казаков?
– Однако ты сам живой!
– А что мне было делать – пустить себе пулю в лоб?
– На что же ты надеешься здесь? Неужели думаешь, что я дам тебе новый полк?.. Чтобы проспал также, как и Корсунщину?
– Я дрался, Юрий… Я не из пугливых… Но сила силу ломит!
– «Сила, сила»!.. Вот вздерну всех вас на перекладину, как этих паршивцев…
Гетманская свита замерла, пораженная вестью. Азем-ага понурил голову и смотрел на носки своих сапог. Он не боялся, что гетманский гнев может обрушиться и на него, ведь ему подчинялись все янычарские и татарские отряды, расположенные на Правобережье, он сам мог в любой момент – будь на то приказ султана – вздернуть на перекладину Юрася Хмельницкого с его полковниками и сотниками. Нет, он думал об ином: как доложить в Стамбул о новом разорении Корсунщины и на кого лучше свалить вину – на гетмана или на полковника Яненченко, чтобы самому выйти сухим из воды.
Полковник Яненченко как-то странно глянул на Юрася, и в его красивых, опушенных густыми ресницами глазах загорелись недобрые огоньки. Но он сразу же пригасил их и опустил голову.
Юрась еще раз в ярости топнул ногой, заскрежетал зубами, а потом быстро побежал к своему дому и, грохнув крашеными дверями, исчез за ними.
8
В воскресенье, в первый день Масленицы, Златку, Стеху, Младена, Ненко и Якуба позвали на ужин к гетману. За ними пришли Многогрешный и Азем-ага.
Это приглашение всех удивило и насторожило, но ни Младен, ни Ненко, ни Якуб не посмели отказаться, так как уже достаточно хорошо изучили своевольный и необузданный в гневе характер гетмана и знали – возражать Юрасю в чем бы то ни было опасно.
Златка и Стеха попытались заикнуться, что не пойдут: мол, делать им там, за гетманским столом, нечего, что для них это слишком большая честь, но Многогрешный повысил голос:
– Одевайтесь – и без разговоров! Сочли бы за счастье приглашение на гетманский ужин!
У Златки сердце оборвалось, похолодели руки. Расчесывая косы и одеваясь, она припоминала те короткие минуты, когда пришлось видеться с гетманом, его липкий, пристальный взгляд. Она боялась встречи с ним на этом званом вечере.
Златка надеялась, что со дня на день появится Арсен. Но его все не было, и у нее замирало сердце – вдруг с ним случилось что-то худое? Утешало девушку только то, что рядом были отец с братом, которые не дадут ее в обиду.
Красавица Стеха тоже притихла, сникла. Розовые щеки побледнели, движения стали медленными, неуверенными, а голубые глаза потемнели от тревожного волнения.