Из-под одеяла послышалось жалобное хныканье. Потом жадный чмокающий звук. Неужели дите еще надеется на спасительную материнскую грудь? Неужели высохшая, высосанная донельзя мать еще рассчитывает дать ребенку хоть каплю молока?
В поселке бедовали, в основном, бабы, дети, да старики. Много было раненых, калечных и больных. Здоровых мужиков — раз, два и обчелся. Да и те — не ратники, а озлобленные и вооруженные чем бог послал крестьяне. Лишь при доме Глянды оставалось еще с пяток дружинников. Остальные — умелые партизаны, но не более того. На все это мужицкое войско — пара — тройка железных шлемов, несколько самодельных щитов, да ржавый меч. Ни хороших луков, ни арбалетов. Захудалая кольчужка или хотя бы кожаный панцирь тут — запредельная роскошь. Неудивительно, что пришлых воинов с такой готовностью пускали на постой. Хотя постой — это, конечно, громко сказано.
В выделенных хозяевами землянках и халупах поместилась бы лишь часть отряда. И то — если хорошенько потесниться. Бурцева и Аделаиду, правда, поселили вдвоем — в доме погибшего дружинника Глянды. Что ж, какие-никакие стены вокруг и крыша над головой, маленький столик с лавчонкой и узкая лежанка в углу, очаг на земляном полу и дверь, которую можно открыть, а можно и запереть в любую минуту — это все-таки лучше, чем ничего.
Аделаида, впрочем, так не считала. Полячке хотелось условий получше.
— Воевода ты или нет?! — рвала и метала раздраженная супруга — А я — княжна или нет?! Эта лачуга не для меня!
Чтобы прекратить никчемный спор, Бурцев молча вышел из дома и подпер дверь снаружи хорошим чурбачком. Пусть перебесится княжна, лишь бы не мешала. Дел еще было много: следовало разместить воинов.
Его ратникам досталось несколько грязных земляных нор и продуваемых сквозняками полусараев-полушалашей. Адамовы лучники решили обживать убогие жилища вместе с беженцами. Прочие бойцы предпочли расположиться где попросторнее и почище — за частоколом, в походных шатрах и палатках степняков. Недовольства никто не высказывал. Видно ведь: пруссы и сами теснились по несколько семей под одной крышей — жили чуть ли не друг у друга на головах.
Лесные поселяне быстро протоптали дорожку к стану союзников. Пруссы ходили в гости целыми семьями, цокали языками, ощупывали теплые шкуры, грелись у костров. Удивительно, но воины южных степей быстро нашли общий язык с бородатыми северянами. И те, и другие при помощи жестов и междометий с удовольствием обсуждали достоинства лошадей и цедили кислый кумыс. Вот так и обнаруживается общность национальных характеров…
Единственным человеком, которого раздражала подобная дружба народов, была Аделаида. Еще в замке Освальда она не шибко-то ладила с язычниками и неоднократно ставила Бурцева в неловкое положение перед союзниками. Но кочевникам княжна хотя бы была обязана: те, как-никак, приняли деятельное участие в освобождении Аделаиды из цепких лап интригана-сводника Конрада Тюрингского. Благородная натура полячки не позволяла забыть об этой услуге. Тяготясь вынужденной благодарностью, дочь Лешко Белого все же проявляла минимум снисходительности к степным идолопоклонникам. А вот пруссы Глянды попросту приводили ее в бешенство.
— Эти дикари во стократ хуже татарского Измайлова племени, — шепнула, кривясь, Аделаида на пиру, устроенном кунингом в честь гостей. — У них даже князья живут, как свиньи в хлеву. И жрут-пьют так же…
К счастью, никто, кроме мужа, не расслышал обидных слов.
Бурцев с женой и ближайшими соратниками сидели на почетном месте за небогатым… да чего уж там — откровенно бедным столом прусского князька с забавным именем Глянда. Раньше — до прихода крестоносцев — он властвовал над всеми окрестными землями. Сейчас же кунинг был изранен, стар, болен и слаб. По сути, бедняга уже стоял одной ногой в могиле.
Но больше всего вождя пруссов печалило, что в мертвое царство Патолло он отправится, не оставив после себя наследника. Все три сына Глянды пали в боях с тевтонами. А сам старый кунинг с посеченными сталью и временем дружинниками, верными слугами, одряхлевшими женами и немногими домочадцами доживал свой век в глухомани у границ, Священного леса.