И вот Аделаида снова бесновалась. Для таких, как она, домашний арест — хуже смерти. Хоть в замке Освальда, хоть в прусской хижине. Сейчас капризной девчонке был не мил весь белый свет. Истерика следовала за истерикой и слезам конца-краю не видно. Бурцев отмалчивался, да время от времени оттаскивал жену от двери. Вообще-то, судя по затихшим воплям и рыданиям, погребальная процессия пруссов уже прошла по селению и скрылась в лесу. Но лучше было не рисковать. Переждать лучше.
Дядька Адам зашел к ним под вечер. Уставший, измученный. Волчий полушубок на лучнике пропах дымом. Кое-где в меху виднелись свежие подпалины. Пожилой прусс скупо рассказал, как было дело:
— Служители Патолло тулиссоны и лигашоны[6] сложили в Круге Смерти возле Священного дуба погребальный костер. Глянду сожгли так, как завещали предки: не оставив целой ни единой косточки. Сожгли со всем оружием, лошадьми, собаками, женами, слугами, частью имущества.
Аделаида ахнула:
— Какое варварство!
Дядька Адам смерил ее холодным взглядом и продолжил:
— Мудрым жрецам, связанным с миром мертвых, дано видеть то, что недоступно живым. И сегодня, подняв очи к небу, они смогли разглядеть в клубах дыма Глянду, сидящего на коне и при оружии. Кунинга сопровождала большая свита. И то были не только его жены и слуги. Тени мертвых предков вышли к нему навстречу.
— Вранье! — твердо заявила дочь Аделаида. — Или дьявольское наваждение.
В этот раз дядька Адам даже не счел нужным посмотреть на княжну.
— Треть от всего имущества Глянды, как и положено, оставили в Священном лесу. Вайделоты должны принести жертву богам.
— Треть?! — снова не сдержалась княжна. — В жертву?! Вы ублажаете своих идолов, когда самим нечего есть!
— А-де-ла-и-да! — процедил Бурцев.
— Если боги останутся довольны, доблестного Глянду в царстве мертвых ждет хороший прием, — сухо заметил прусс. — Одна из семнадцати сокровенных заповедей Видевута гласит: «Мы должны почитать и бояться наших богов, ибо они одарили нас в этой жизни прекрасными женщинами, многочисленным потомством, вкусной едой и питьем, утоляющим жажду. Они же дают нам летом белые одежды, спасающие от зноя, а зимой — теплые меха, оберегающие тело от мороза. И только по милости богов мы спим на мягких ложах, а не на голой земле».
— Но треть?! Это ведь даже не церковная десятина…
— Жертвы нужны, чтобы боги не только благосклонно принимали мертвых, но и сменили, наконец, гнев на милость по отношению к живым. Уж слишком много бед и несчастий обрушилось в на мой народ с приходом в эти земли тевтонских рыцарей.
— А может быть, это кара Господня?! — криво усмехнулась полячка. — За ваше неразумие, упрямое нежелание принимать истинную веру и ведьмаковские шабаши вокруг идолов?!
— Слушай, уймись, а? — одернул супругу Бурцев.
Тоже, блин, миссионерка нашлась…
Дядька Адам устало прикрыл глаза, глубоко вздохнул, но ответил спокойно:
— Если зло, чинимое рыцарями с крестами на плащах, считать карой небес, то, значит, и тебя, Агделайда Краковская, покарал твой распятый бог. Ты ведь тоже не видела добра от воинов германского братства Святой Марии?
Аделаида обиженно засопела. Бурцеву даже стало жаль жену.
— Ваши тайные обряды уже закончились? — спросил он. Просто, чтобы хоть о чем-то спросить. — Завтра мы можем свободно передвигаться по селению?
Дядька Адам кивнул.
— Завтра — можете. Утром начнется дележ оставшегося после жертвоприношений имущества Глянды. Кунинг умер, не осчастливив свой род наследником. Поэтому теперь любой из членов общины может претендовать на добро своего господина. Это справедливо. И это дело людей, а не богов, так что чужеверцам не воспрещается наблюдать за дележом…
— Вот спасибо! — язвительно заметила княжна. — Наша благодарность не знает границ.
— Но следующей ночью вам не стоит гулять по поселку, — сухо закончил прусс. — Лучше будет, если вы переночуете с русичами и татарами за частоколом.
— А что будет ночью? — спросил Бурцев.
Поздно спросил: дядька Адам уже прикрыл за собой дверь.
Глава 9
Странная то была дележка. Меньше всего они ожидал увидеть такое.
Бурцев, Аделаида, Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам стояли на внутренней насыпи оборонительного тына. Кочевники и новгородцы недоуменно толпились за частоколом — у шатров, а вокруг возбужденно гомонили пруссы: в основном, старики, женщины, дети, больные, немощные и раненые. Здоровые мужчины — дружинники Глянды и крепкие ополченцы-общинники куда-то подевались.