– Можешь поздравить меня с прибытком, – сообщил я отцу, вытаскивая из борсетки две светло-зеленые сотенные бумажки (третью я заначил на собственные неконтролируемые расходы).
– Тебе что, Заур столько заплатил? – удивился отец (он был немного в курсе моего бизнеса). – Сразу двести долларов? Что-то многовато…
Говорил он теперь, как покойный Брежнев, точно жевал что-то, но я научился разбирать его шамканье.
– Да нет, дождешься от него, как же, – вздохнул я. – Просто халтурка выгодная подвернулась.
– Не нравится мне это, – пробормотал отец, наливая мне чай, хотя я его об этом не просил.
Конечно, я его понимал. Отец был против моего бизнеса: хоть я и не делился с родителями никакими подробностями и уверял их, что у меня все ровно и безопасно, верила в это только мама, и то не очень. Отец же явно догадывался, насколько рискованно то, чем я занимаюсь, и ему это не нравилось. Хотя, можно подумать, мне самому это нравилось. Но что делать? Мы не выбираем время, в котором живем. А родители все никак не могли понять, что теперь нельзя, как совсем еще недавно, полагаться на государство. Что есть только один выход: трепыхаться и крутиться, а значит, рисковать. И лишь надеяться, что это не продлится вечно и со временем все станет как-то по-другому.
– Пап, ты же знаешь. – Я положил в чай неполную ложку сахара. Вообще-то я люблю послаще, две ложки, а лучше даже три, но уже привык экономить. Пусть талоны на дефицитные товары и отменили больше года назад, но с сахаром, как и со многими другими продуктами, все еще случались перебои. – Я занимаюсь бизнесом не от любви к приключениям, а потому что деваться некуда. Если я это брошу, мы помрем с голоду.
Он не ответил, и я тут же пожалел о своих словах. Говорить так было жестоко. Папа ведь не виноват в том, что его, еще не старого и, в общем, крепкого мужика разбил инсульт. Он, конечно, старался победить беспомощность и сейчас двигался гораздо лучше, чем два года назад. Но левая сторона слушалась все еще плоховато, и мне даже представить страшно было, какие мысли роятся в его голове, каково это – чувствовать себя обузой? Не виноват ведь он и в том, что все коммунистические идеалы, казавшиеся такими незыблемыми, осыпались красно-золотой трухой, как краска с гипсового памятника. За какие-то несколько лет рухнуло все, и большая часть страны вдруг оказалась у самого порога нищеты. Отцовская пенсия по инвалидности – это ж слезы. Как, впрочем, и моя официальная зарплата, и мамина. Да и выдавали ее как попало, я уж и забыл, когда это случалось вовремя. И отец тут уж точно ни при чем. Но… зря он меня упрекает. Не за что. Я делаю что могу. И нам, по правде говоря, еще повезло, что у меня хоть как-то получается…
– Посмотрите, – вещал из телевизора Невзоров. – Ведь этот подъезд как будто специально приготовлен для нападений. Честное слово, на его полуобрушенном козырьке надо светящуюся вывеску поставить: «Насиловать здесь».
Я обнял отца:
– Прости. Я… устал просто. А ты не нервничай так, все обойдется. Наоборот, радоваться надо – знаешь, на сколько нам этой зелени хватит?
Он повел носом:
– Опять выпил?
Ох ты господи! Мне что, семнадцать лет?! Но для отца все эти мелкие, хотя и порядком раздражающие «как положено» были ощутимой привязкой к тем временам, когда все действительно было «как положено». Так ему казалось, что он по-прежнему «контролирует ситуацию», какой бы она ни была. Поэтому вслух я произнес примирительно, как будто оправдывался:
– Пап, мне пришлось. Ничего страшного. Пару кружек пива. Была деловая встреча, и… ну так сейчас принято, понимаешь? Что называется, согласно протоколу…
Он поднял голову. В его глазах, как непролитые слезы, стояла тоска. Все он понимал, все. И про «контроль над ситуацией», и про «как положено»…
– Да все в порядке, пап, – поспешил заверить я. – Я буду осторожен. Я всегда осторожен. Честно. – Я постарался, чтобы это прозвучало как можно более убедительно. Что поделаешь, если мы с отцом, по сути, поменялись местами: теперь «контролировать ситуацию» приходится мне. Просто потому что больше некому.
– Ты уж постарайся, – медленно кивнул он. – Очень хорошо постарайся. Видишь, что вокруг творится?
– Это уже полный беспредел, – подтвердил отцовские слова телевизионный Невзоров. – Как всем известно, «новых русских» частенько, да почти всегда хоронят со всей полагающейся атрибутикой. Костюмы от Версаче, цепи, «гайки», «котлы» и даже набитые баксами бумажники. И вполне понятно, что подобные погребения так и манят кладбищенских мародеров. Но последний случай – это не банальное ограбление могилы. Это уже полный вандализм. Сразу после похорон неизвестные вскрыли могилу криминального авторитета Мамазяна по кличке Мазай, отрезали покойнику голову, а тело расчленили и сожгли…