Я был до такой степени связан мыслями и чувствами с тайным обитателем моей каюты, что готов был принять замечание на свой счет. Я чувствовал себя так, словно мне самому дали понять, что я не гожусь на пост старшего помощника на таком судне, как "Сефора". И лично я нисколько в этом не сомневался.
-- Совсем не тот тип человека, -- настаивал он, не спуская с меня глаз.
Я вежливо улыбнулся. . Казалось, он был на секунду сбит с толку.
-- Вероятно, мне придется доложить о самоубийстве.
-- Прошу прощения, я не расслышал.
-- Само-убийство! Вот что мне придется написать своим хозяевам, как только я сойду на землю.
-- Если вам не удасгся найти его до завтра,-- бесстрастно согласился я.-- Живым, хочу я сказать.
Он промямлил что-то, чего я действительно не расслышал. Я подставил ему ухо. Он заорал во все горло:
-- Земля, говорю... материк находится на расстоянии по крайней мере семи миль от моего корабля.
-- Около того.
Мое спокойствие, отсутствие любопытства, удивления, сколько-нибудь ярко выраженного интереса начали возбуждать его недоверие. Но, за исключением счастливой выдумки о глухоте, я отнюдь не притворялся. Я чувствовал себя совершенно неспособным играть роль ничего не знающего человека, а потому и боялся за нее взяться. Быть может, он явился на судно уже с готовыми подозрениями и считал мою вежливость странным и неестественным феноменом. Но мог ли я принять его иначе? Не с распростертыми же объятиями! Это было невозможно по психологическим основаниям, которые мне не нужно здесь излагать. Единственной моей целью было -- не допустить его до расспросов. К какому средству прибегнуть? К грубости? Да, но грубость может вызвать вопрос, поставленный ребром. Формальная вежливость казалась мне лучшим способом сдерживать этого человека, ибо она по самой природе своей была ему чужда. Все же и здесь грозила опасность, что он прорвется через мои ограждения. Думаю, я не смог бы солгать ему прямо в лицо, тоже по психологическим (не моральным) причинам. Если б он только знал, как я боялся, что он подвергнет испытанию мое сознание тождества с тем, другим! Но, кажется, как это ни странно (об этом я подумал значительно позже), он был немало сбит с толку оборотной стороной этого дьявольского положения: что-то во мне напоминало ему человека, которого он искал; он видел таинственное сходство с тем, кому он не доверял и кого невзлюбил с первого же дня.
Как бы то ни было, но молчание длилось недолго. Исподволь он сделал еще одну попытку:
-- Полагаю, от "Сефоры" до вашего корабля не больше двух миль. Ничуть не больше.
-- И этого достаточно в такую ужасную жару, -- сказал я.
И снова пауза, исполненная недоверия. Говорят, нужда -- мать изобретательности, но и страх может породить гениальные выдумки. А я боялся, что он спросит меня без обиняков о моем втором "я".
-- Славная кают-компания, не правда ли?-- заметил я, как будто впервые обратив внимание, что глаза его перебегают с одной закрытой двери на другую. -- И очень мило обставлена. Вот здесь,-- продолжал я, повернувшись и, не вставая, небрежно распахнув дверь,-- моя ванная.
Он подался вперед всем корпусом, но ограничился тем, что заглянул туда.
Я встал, запер дверь ванной и пригласил его осмотреть судно -- с таким видом, словно гордился своим помещением. Ему пришлось подняться и следовать за мной, что он и проделал без всякого энтузиазма.
-- А теперь заглянем в мою каюту,-- сказал я, повысив голос до предела, и тяжелыми шагами перешел на штирборт.
Он вошел в каюту вслед за мной и огляделся по сторонам. Мой сообразительный двойник исчез. Я продолжал играть свою роль.
-- Очень удобно, не правда ли?
-- Очень мило. Очень уют...
Он не договорил и поспешно вышел, словно желая ускользнуть от какой-нибудь новой моей недостойной причуды. Но не тут-то было! Я был слишком испуган, чтобы не чувствовать желания отомстить. Преимущество было на моей стороне, и я хотел его сохранить. Должно быть, в моей вежливой настойчивости сквозила угроза, потому что он неожиданно сдался. И я не пропустил ни одного закоулка: каюта помощников, буфетная, кладовые, даже каюта для запасных парусов -- всюду пришлось ему заглянуть. Когда наконец я выпустил его на шканцы, он испустил тяжелый унылый вздох и печально забормотал, что теперь ему пора возвращаться на свое судно. Я приказал присоединившемуся к нам помощнику вызвать капитанскую шлюпку. Человек с бакенбардами засвистел в дудку, обычно висевшую у него на шее, и крикнул:
-- Капитан "Сефоры" уезжает!
Конечно, мой двойник слышал это, но не знаю, кто из нас почувствовал большее облегчение. Откуда-то вынырнули четыре матроса "Сефоры" и перелезли за борт. Мой экипаж тоже высыпал на палубу. Я церемонно проводил своего посетителя до шкафута и чуть не хватил через край. Это была упрямая скотина. Уже стоя у трапа, он замешкался и забормотал виноватым, смущенным голосом:
-- Послушайте... вы... вы не думаете, что..
Я громко перебил его:
-- Конечно, нет... Я очень рад... До свидания!
Я предчувствовал, о чем он хотел спросить, и воспользовался привилегией глухого. Он был слишком потрясен, чтобы настаивать, но мой помощник, присутствовавший при этом прощании, казалось, был заинтересован, и лицо его приняло задумчивое выражение. Я старался не избегать общения с моими помощниками, и потому он имел возможность ко мне обратиться.
-- Кажется, славный человек-- этот шкипер. Экипаж его шлюпки рассказал нашим ребятам необыкновенную историю, если стюард мне не соврал. Полагаю, вы ее слышали от капитана, сэр?
-- Да. Капитан рассказывал мне.
-- Страшное дело, не правда ли, сэр?
-- Да.
-- Побьет все эти россказни об убийствах на судах янки.
-- Не думаю, что побьет. Я не вижу никакого сходства.
-- Помилуй бог! Что вы говорите! Но, конечно, я незнаком с американскими судами... вам лучше знать. А с меня этого довольно. Но чуднее всего то, что эти парни вообразили, будто человек спрятан здесь, на борту. Право же, они так думали. Слыхали вы что-нибудь подобное?
-- Нелепо... не правда ли? Мы ходили взад и вперед по шканцам. День был воскресный, матросов не было видно. Помощник продолжал:
-- Они даже из-за этого поспорили. Наши ребята разобиделись. "Станем мы, что ли, укрывать такого парня?" -- "Не хотите ли его поискать в нашей угольной яме?" Настоящая ссора вышла. Ну, потом они поладили. Вероятно, он утонул. А ваше мнение, сэр?