— Молчи! — цыкнул на него Альберт. — Забирайте свои деревянные туфли и… чтоб духу вашего тут не было! Только тихо!
Калле по-военному повернулся и сразу исчез в темноте. Деревянные туфли на нем, должно быть, принадлежали его дедушке. Да и остальные ребята, верно, позаимствовали их на этот вечер у старших. Теперь мстителей нельзя было найти по следам. Собственные башмаки они спрятали в придорожном кювете.
Друга дрожал с головы до ног.
— Боишься? — спросил Альберт.
— Ах…
— Надо дать ребятам уйти подальше, — проговорил Альберт. — Хочешь, я останусь один?
— Нет, нет! — шепнул Друга.
Снова оба молчали. В комнате все еще горел свет. Время тянулось страшно медленно.
— Холодно что-то! — пожаловался Друга.
— Да, — согласился Альберт. — Сейчас будем бросать. Ты бери себе левую створку, а я кину так, чтобы сразу лампочку разбить… Кидай…
Альберт кинул камень, раздался звон стекла, свет в окне погас. Альберт тут же бросился бежать. Друга стоял, словно прикованный. У него не было сил поднять руку с камнем — он стоял и смотрел не отрываясь на окно. Но надо же бросать…
Дверь дома рывком отворили. Хозяин дома выбежал во двор.
Неожиданно Друга почувствовал прилив сил. Он размахнулся и швырнул камень, но не в окно, а в хозяина дома. Тот застонал и рухнул наземь.
Сначала медленно, потом все быстрее Друга зашагал прочь и вдруг побежал и, бежал так, как никогда в жизни. Он бежал долго, дыхания уже не хватало; ему казалось, что кто-то гонится за ним, — может быть, даже сам хозяин дома. А вдруг он убил его, и за ним бежит кто-то другой? Гонится за убийцей? Какая длинная эта улица!.. Вот преследователь уже нагоняет его, хватает за плечо…
Друга вскрикнул. Чья-то рука зажала ему рот.
— Ты что, спятил? — Это был голос Альберта. — Куда ты несешься как угорелый?
Друга никак не мог отдышаться.
— Я убил его! — проговорил он наконец.
— Кого?
— Отца Эрвина, Сынка.
— Откуда ты взял? Он же сразу встал и в дом пошел. Может, пьяный.
— Ты правда видел? — недоверчиво спросил Друга. — Ты же сразу убежал?
— Что я, чокнутый, что ли? — В голосе Альберта звучала гордость. — Я тебя ждал, чуть подальше только.
Друга облегченно вздохнул. Но дрожь все не проходила. Альберт обнял его за плечи.
— Надо бежать отсюда. Возьми себя в руки! Это у тебя нервишки шалят. Айда!
Медленно они стали удаляться от дома с разбитым окном.
— Надо ж, угодил парень вместо окна в мужика! — сказал Альберт и громко рассмеялся.
Они были уже далеко от Штрезова. В конце концов Друге тоже стало смешно. Страх его развеялся, и, шагая по дороге, он подумал: «Такого друга, как Альберт, на всем свете не сыскать!»
Глава четвертая
МСТИТЕЛИ ОБЪЯВЛЯЮТ ВОЙНУ
Руди носил ботинки сорок второго размера. Но ему позволяли их надевать, только когда он ходил в церковь. А у деревянных башмаков размер другой. Ноги у Руди были длинные, и он превосходно умел ездить верхом, без седла и уздечки, конечно. Да по-другому и нельзя было — он же мог это делать только тайком, когда один пас лошадей. Но по размеру ног о росте судить нельзя. Руди и правда был не очень высокого роста, только голова была продолговатой формы, и от этого он казался выше. Глаза Руди сверкали, брови были светлые, а над ними — черный чуб. Нос прямой и длинный, рот тоже прямой и широкий, подбородок выдвинут вперед. Суровое было лицо у Руди, упрямое и воинственное.
Ох как тяжело крутить соломорезку! Руди устал. Как, должно быть, устала и лампочка у него над головой, мигавшая, словно свеча. Кормовой сарай находился рядом с коровником, дверь была чуть прикрыта. Стоило Руди остановиться, чтобы перевести дух, как оттуда слышались тяжелые вздохи и чавканье коров — они пережевывали последнюю порцию дневного корма.
Время было уже позднее. На кухне, должно быть, уже убрали со стола. Но это не имело значения — ведь Руди ужинал один, у себя на чердаке. Так распорядился его приемный отец — хозяин Бетхер. И то ужин полагался Руди только в том случае, если он к вечеру успевал нарезать всю солому на следующий день. Вот он и крутил соломорезку, может быть, тысячу раз уже. И еще!.. И еще… И еще… Готово!
Руди не испытал никакой радости. И чувство голода уже прошло. Только кости ныли и во рту пересохло. Больше всего хотелось повалиться тут же на солому и уснуть. Да…
Он вышел во двор и, словно старик, еле волоча ноги, побрел к жилому дому. На теплых каменных плитах спали дикие голуби. Когда он приблизился, они, громко хлопая крыльями, взлетели и скрылись в подворотне. Заливисто лая, огромный дворовый пес бросился на него. Весь день на цепи — вот и злится. Руди остановился, поднял камень и бросил в собаку. Завизжав, она убралась в конуру. Так ей и надо! Руди тоже не сладко живется, а он не брешет из-за всякого пустяка.