– Что делать-то будем, батюшка сыскной воевода? Ведь и вправду пропал мой мужик…
– Разберемся, – пообещал я. – Давайте-ка по порядку. Ваше имя-отчество?
– Меланья Карповна, урожденная Дурнова, по замужеству Мышкина. Трое детей. Муж служит государю в высокой должности.
– Странно, ваш муж уверял, будто детей у вас семь и восьмым вы беременная.
– У него, может, и семь, – вспыхнула боярыня, – откуда я знаю, кто где бегает, а только я троих родила… В законном браке! А насчет того, чем беременная, про то не ему судить.
– Так. Записал. Чем занимаетесь?
– Да чем же замужняя женщина заниматься может? За что ж вы обо мне такого мнения? – густо покраснела боярыня, на вид ей едва ли было за тридцать. – С детишками вожусь, по хозяйству опять же, потом шью, вышиваю и… все. А ежели кто из девок протрепался, будто бы я со стрельцами молодыми занимаюсь чем там ни есть, – так то брехня! Я их, мерзавок, завтра же велю всех перепороть.
– Минуточку, будьте добры всего лишь объяснить, что вы делали вчера и сегодня до того самого момента, как пропал ваш муж.
– Вчера? – Боярыня подперла ладошкой румяную щечку и впала в глубокую задумчивость.
Ее голубые глаза подернулись романтической дымкой, по-видимому, воспоминания доставляли томное удовольствие… В ожидании ее рассказа я высунул нос в окно и дал приказ стрельцам перетрясти все, что можно, в поисках исчезнувшего перстня и пропавшего боярина. Хотелось все закончить хотя бы к ужину. Обед, естественно, пропал безвозвратно, Яга меня не дождется, а царский чай с баранками и вареньем – все-таки не еда.
– Вчера весь денек я по хозяйству руководила. Девки перины взбивали, так я им и указывала. Потом чай пила, Богу молилась, а как стемнело, мы с Афанасием Федоровичем в постель возлегли. Ну… там… ничего не было. Уснул батюшка наш, повернулся ко мне спиной своей белой и захрапел, скотина…
– Хорошо, значит, ночью он был при вас. Что вы делали утром?
– Встала, умылась, оделась, завтраку откушала, икорки белужьей, осетринки немного, щец тарелочку, пирожки с брусникой, визигой, капустой, да курник не слишком крупный… Потом грузди соленые, кисель клюквенный, ватрушки с творогом и…
– И? – невольно заинтересовался я.
– Анисовой рюмочку, – шепотом выдала она, старательно краснея.
Терпеть не могу допрашивать женщин, они почти всегда врут, но никогда не поймешь, где, в какой момент и с какой целью. Вот ведь прекрасно понимает, о чем я спрашиваю, а несет все подряд, любую чушь, лишь бы не отвечать на поставленный вопрос. Каким местом женщины чуют, что мужчина не причинит им вреда? Другой бы давно отдал приказ, и боярыню за волосы отволокли бы в пыточную камеру, и через полчаса я бы знал самую засекреченную информацию. Но ведь понимает, подлая баба, что я этого не сделаю…
– С вашим питанием мне все ясно, теперь давайте об исчезновении мужа.
– Чего ж тут давать-то? – вновь засмущалась Меланья Карповна.
У меня начало складываться нездоровое впечатление, будто во всех моих словах она видит какой-то особый, извращенный смысл.
– Муж мой еще до завтрака к дьяку думному побег. Бумагу писать собирался. О чем, мне неведомо, но дело вроде бы спешное, государево. Как я из-за стола-то встала, тут и стрельцы охранные прибежали, дескать, царь велел боярину пред очи его ясные явиться. Ну я возьми да и скажи, что батюшка Афанасий Федорович еще часа четыре назад в терем царев отправился.
– Так. А они?
– Они говорят, нет, мол, в государевых покоях боярина Мышкина. Я их к дьяку в дом послала, да девку Парашку с ними. Парашка как прибежала, так ревмя и ревет! Не был кормилец мой у дьяка-то… Я уж всех слуг по Лукошкину на поиск отправила, сама сижу смирнехонько, слезы лью, а вестей никаких. Ни в тереме царском, ни в кабаках, ни у друзей, ни на базаре, ни в церкви Божьей – нет моего мужика! Тут вот и вы пожаловали… Ой-й-й… да что ж мне делать-то теперь, горемычной? И не жена, и не вдова… Да на кого ж ты меня покинул, сокол ясный, лебедь белый, голубок сизокрылы-ы-ый…