Хотен мог бы ответить, что и он не привык к таким улицам, однако промолчал. Марко же продолжил:
– Да! Пешт еще римлянами построен. На том берегу Дуная от Буды ведут во все стороны Европы римские дороги, они камнем замощены, пролежат до Второго Пришествия. А за стенами Пешта, за нашими спинами, начинаются уже варварские дороги, земляные. Да! Мы по ним приехали.
Хотен положил себе обязательно дознаться когда-нибудь, что такое «варварские». Но не сейчас. Как ни странно, он не чувствовал себя готовым к встрече с королем, и болтовня Марко, в иное время забавная, начинала его раздражать. Впрочем, было похоже, что и большинство домов на улице, которой ехали, каменные. Отряд тем временем обогнул темный детинец, и дорога пошла под уклон. Городская жилая вонь сменился острым теперь запахом речной воды.
Дунай раскинулся перед ними, как исполинская змея с мокрой, поблескивающей под звездами кожей. Слышно уже было, как плещутся волны о берег. За громадой тёмной воды неясно чернели горы, обозначенные дрожащими далекими огоньками.
– То Буда есть, – заявил Марко. – Сейчас увидим челн. Перевозчик уже разбужен, он зажжет для нас факел.
Они спустились к пристани, возле которой можно было разглядеть несколько больших кораблей. Однако факел загорелся, треща, на длинной ладье без мачты, раздалась ругань на незнакомом Хотену языке, потом возня.
К Марко подошел, зевая, черноволосый мужик. Переговорив с ним, мадьярский посол спешился и отдал поводья подоспевшему дружиннику-мадьяру.
– «Слишком много вас», говорит, – пояснил Марко. – Первой ходкой возьмет только нас с тобой и по половине каждой дружины. Кони сами поплывут. Пора, посол, слезай и отдавай коня расседлывать.
Тут раздались торопливые неверные, будто у пьяного, шаги, и факел осветил обращенное к Хотену красное, обожженное солнцем в дороге лицо Лучины. Конюх бил себя в грудь кулаком и кричал:
– Чтобы мне не жить на свете, хозяин! Да что ж это делается? Йошка велит коней в речку загонять, а им остыть сначала надобно! Погубим ведь животинок – как тогда домой поедем?
Хотен принял сторону рачительного Лучины, и послы, в конце концов, договорились, что первой ходкой поплывут только они сами, и каждый возьмет с собой дружинника (надо же кому-то значки посольские являть и стремя послу придерживать!), а коней для них не расседланными заведут в ладью. Послы первыми взошли на борт, чтобы на том берегу, в Буде, первыми же и высадиться на берег. Проходя, а точнее проталкиваясь по днищу длинной ладьи, Хотен еле сдерживал желание зажать нос. Как только почувствовал рядом Марко, спросил:
– А почему в ладье так воняет, посол?
– Да потому, что гребцы в челне и живут, а на цепи далеко не отойдешь. Тут больше болгарские еще рабы, с прошлой войны, невыкупленные. А греки всё время новые добавляются: война на границе в этом году не затихает.
Теперь Хотен различил в возне за спиною и бряканье цепей. Было слышно, как завели коней, как недовольно фыркает Лакомка, потом всё перекрыл крик перевозчика. Защелкал бич, застучали весла, заворчали люди, отвязанная от причала ладья принялась разворачиваться по течению, но тут раздался, наконец, плеск весел, почти сразу ставший мерным. Нос ладьи снова уставился на противоположный берег Дуная, и снова увидел перед собою Хотен далекие огоньки.
– Поплыли! – радостно заявил Марко. Хотен усмехнулся в темноте: будто и сам не видел. Дунай казался ему бескрайним, и он весьма сомневался в том, что непривычные к таким подвигам кони русичей сумели бы сами переплыть его ночью. Вот если бы раньше хоть однажды переправились тут днем…
Огни на высоком берегу заметно приближались. Хотен глубоко вдохнул, набирая в грудь свежего речного воздуха, и помолился Велесу. Он просил у могучего бога удачи, умной зоркости и быстрого разума, а потом уже, больше на всякий случай, двенадцать раз повторил Иисусову молитву. Теперь стало киевскому послу поспокойнее, и он скорее с любопытством, чем в страхе, ожидал приёма у мадьярского короля.
Ладью сносило, конечно же, течением, и гора на том берегу, увеличиваясь постепенно перед глазами Хотена, заметно смещалась влево. Вскоре, в перерывах между ударами вёсел об воду, снова стало слышно, как шипят дунайские волны, накатываясь на берег, а там и отмель смутно забелела в темноте. Острый нос ладьи, сверху с головой небывалой змеи, вырезанной из дерева и раскрашенной, врезался в прибрежный песок, а гребцы за спиною Хотена замерли, враз подняв весла.
Уже в седле, успокаивая завертевшегося на месте Лакомку, он вдруг вспомнил, что придется точно повторить сказанные великим князем для короля-зятя посольские речи. Сначала показалось ему, что они напрочь вылетели из памяти, потом начали выплывать из тумана отдельные слова Ростислава Мстиславовича. Погруженный в решение сложной умственной задачи, он бездумно следовал за Марко и опомнился, только так сяк подготовившись к посольской своей обязанности. Оглянулся – и еле удержался, чтобы не присвистнуть.