Чудеса и диковинки, оставленные в Буде римлянами, на этом не кончились. Киевский посол и его спутники уже возвращались на площадь к дворцу, когда братец Жак вдруг остановил Хотена, успевшего задуматься о предстоящем ему посольстве:
– Под ноги посмотри!
Всмотревшись, Хотен невольно отпрянул. С плиты на ходнике на него чуть не бросился сторожевой пес. То была картина, выложенная вечными цветными камешками, как образ Богородицы в Софии Киевской. Черный с белыми пятнами, оскаленный пес изготовился для прыжка, от которого его удерживала только железная цепь, прикрепленная к ошейнику. Под ногами пса надпись. «СА…»
– CAVE CANEM, – вкрадчиво подсказал братец Жак. – То есть «Берегись собаки».
– Кавэ канэм, – медленно повторил Хотен. И еще раз повторил.
– Да, «cavо» по-латыни – боюсь, остерегаюсь. «Canis» – собака. Хорошее, простое сочетание слов, чтобы, от него начав, выучиться языку древних римлян, на коем теперь вся Европия говорит. Хочешь, посол, я подарю тебе «Доната», у меня завалялась лишняя копия?
– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Хотен, постеснявшийся спросить, что такое «Донат».
Глава 10. Как Хотен не по своей воле обманул Королевский совет Венгрии и как обманулся сам
Прием в будайском дворце короля Гейзы оказался немноголюдным. Первым в большую палату, где, кроме Хотена и Марко, ждали человек пять придворных в богатых одеждах, вбежал вприпрыжку подросток в королевской мантии и в короне. Был он похож на короля Гейзу, только куда носатее отца. Потом появились два чернеца, братец Жак и незнакомый Хотену обрюзглый старец в такой же черной рясе с клобуком, они силком усадили паренька на правое из трех высоких кресел. В королевиче, как понял Хотен, еще бродило беспечное веселье охоты. Затем появились, тоже в златотканых одеяниях и в коронах, королевская чета, при этом король Гейза бережно поддерживал беременную супругу под руку. Усевшись, королева Фрузцина нашла глазами Хотена, и на её лице, обезображенном отеками и темными пятнами, мелькнула довольная улыбка. Неужели она, еще теремной киевской затворницей, застала его, Хотенову, внезапную славу? «Да ей, княжне Евфросинии Мстиславовне, просто приятно увидеть мужика в русском платье», – остудил себя сыщик.
Вначале Марко на звучной латыни отчитался о своем посольстве, потом Хотен к посольским речам великого князя Ростислава Мстилавовича добавил заранее оговоренную с королем ложь, а Марко переводил на латынь. После чего король произнес на медленной латыни короткую речь, закончив же её, окинув взором членов Совета: не желает ли кто, мол, высказаться? Те, однако, промолчали.
– Наш милостивый король приглашает тебя, посол, пообедать с ним, королевой Фрузциной и членами Совета, – повернулся к Хотену Марко, когда оба вслед за сановниками, пятясь, как они, покинули палату.
– Это великая честь для меня, – поклонился в ответ киевский сыщик. Он действительно так думал.
Король Гейза усадил киевского посла между собой и королевой, а когда он замешкался, пояснил:
– Мой жена хотеть с тобой язык болтать. Не напугивать мне регина!
Сам обед начался с того, что слуга, сопровождаемый одутловатым вельможей, поставил на столе перед королем серебряную миску с водой. Король важно пополоскал в ней руки и стряхнул в неё капли. Слуга подал ему расшитое полотенце.
– Зачем это? – забывшись, вслух спросил Хотен, когда увидел мыску уже перед королевой. Вспомнилось ему, наверняка некстати, что и Понтий Пилат умывал руки, прежде чем предать Господа на казнь.
– Не рассуждай, умывай руки, коль тебе дают! – прошипел из-за его спины Марко.
Королева хихикнула:
– Сие есть новый немецкий обычай. Говорят, посол, что германский цезарь привез его из Палестины, а перенял у безбожных сарацин. Будто и сам святейший папа умывает теперь руки перед трапезой, хотя ему-то вовсе незачем… Коли такой уж святой.
Хотен хотел ответить, что он-де, хоть и не римский папа, однако вечером после дороги банился, а поутру умывался, однако предпочел промолчать. Тем более, что мутноватая вода плескалась в миске уже перед ним.
Прозвучали обязательные для такого пира здравицы, а после каждой пропутешествовал по кругу пущенный королем большой турий рог с вином. За столом заговорили громче, да и у самого Хотена начало шуметь в ушах. А тут еще давешний носатый королевич, уже налегке, без мантии и короны, влетел в пиршественную палату, с устрашающим криком схватил с блюда, что стояло прямо перед Хотеном, фазанью ногу и еле дал утащить себя братцу Жаку.