– Сдается мне, что я вовсе не военного советника просил у шурина моего великого князя Ростислава. Да ладно, откуда ты берешь, посол, такие толковые советы?
Хотен облегченно вздохнул и улыбнулся в ответ.
– Сам я в военном ремесле ничего не смыслю, однако был в нескольких походах рядом с великим полководцем, иным твоим шурином, незабвенным Изяславом Мстиславичем. А еще много я слышал в свое время о ратных хитростях от другого своего благодетеля, от бывшего митрополита Киевского отца Клима Смолятича.
– Так что ж твой митрополит сам киевское войско не водил?
– Куда ему! Святой отец разбирался только в написанном на коже. Когда пришлось мне однажды дать ему в руки меч, он мне самому чуть голову не снес.
– Вот как? Давай, посол, договоримся. Я тебе позволяю давать мне советы на войне, а сам буду поступать по собственному разумению. А сейчас поехали завтракать. Иначе от скачки натощак и уж, во всяком случае, от мудрых разговоров на голодный желудок я, добрый король Гейза, того и гляди рассвирепею.
Тут ноздрей обоих голодных мужей достиг аромат баранины, поджаренной на костре, король пустил свого красавца-жеребца вскачь, а Лакомка и сам понял, что от него требуется.
В глубине души побаивался Хотен, что завтракать придется на том самом месте, где запытали лазутчика, разве что лужу крови песком присыплют. Нет, слава богу, там расположились простые воины, а для князя, ближних людей его и посла устроили ложа из седел и попон повыше, на другом пригорке. Впрочем, и те, и другие, избавившись от доспехов, остались в весьма похожих грубых кафтанах, расцвеченных ржавчиной и в таких же или кожаных штанах, вот только сапогами различались.
Если у короля и его гостей главным блюдом служила безбожно наперченная и щедро посоленная жареная баранина в котле, то у простолюдинов – баран на вертеле, и несло оттуда горелым. Впрочем, чаны с вином, стоявшие и там, и там на равном расстоянии от пирующих, оказались одинаковыми, только черпаки, торчащие из них, различались: один серебряный, второй деревянный. Запах конского пота неотступно сопровождал завтрак, а снизу всё же попахивало кровью.
Хотя сладкое белое вино мгновенно ударило Хотену в голову, он попробовал продолжить важную беседу:
– Думаю, милостивый король, что мы спокойно можем отдохнуть. Противник будет ждать, пока тот корабль вернется к грекам. Три-четыре дня уж точно у…
– Довольно, посол! – рявкнул король. – Уж лучше закуси. Я не желаю слышать никаких умных речей, пока не наемся!
Вина каждый черпал столько, сколько хотелось ему. Мясо без очереди, кому когда вздумается, нанизывали на ножи, а если из куска торчала кость, без всяких футы-нуты хватались за неё руками. Киевский посол с ужасом ждал, когда начнут бросаться костями. Однако этой забавой занялись дружинники, а на пригорке только посмеивались, наблюдая за ними. Когда одна из костей таки залетела на пригорок и выбила из руки толстого сенешалка ковш с вином, наверху только рассмеялись.
Не успели король и его гости утолить жажду и первый голод, как сенешалк Карлус начал застольную беседу. Он рассказывал стыдные истории о крестьянках и чернецах, о еврее и цыгане, не понимающих друг друга, о хитрых плутах-горожанах и их развратных женах… Король от души хохотал, хоть наверняка слышал эти непристойности не в первый раз, а Марко до того ими увлекся, что не всегда успевал переводить для Хотена. Киевскому послу, впрочем, хватало и тех отрывков, на кои у толмача доставало усердия: в голове у него гудело, уши пылали, в воображении возникали соблазнительные сочетания нагих тел… Когда раскрасневшийся добряк Карлус принялся масляными глазками нашаривать черпак, чтобы промочить горло, Марко тоже рассказал пару историй, однако уже с меньшим успехом у слушателей.
А потом король и его сотрапезники забавлялись развлечениями дружинников. Сперва те пели, потом под свое же пение принялись плясать (Хмырь – с ними, вот только киевские коленца откалывал), а когда устали, повалились на свои места, а один, такой же краснолицый, как и прочие, остался на ногах и принялся вертеть вокруг кисти своим обнаженным мечом. Он крутил блестящей полосою стали и так, и этак, один сверкающий круг сменялся другим, а Хотен, хоть и успел опьянеть, испугался, не сорвется ли у затейника меч: ведь руки у простолюдинов оставались жирными – после еды, да и после забавы с обглоданными костями. Однако обошлось. Затем Хотен отвлекся, потому что ему вдруг захотелось обязательно смыть с губ противный вкус застывшего бараньего жира. Не без труда завладел он черпаком. Подавляя последние предостережения благоразумия, наполнил его до краев и осушил до дна. Вскоре глаза у него начали слипаться, и замелькали перед ними смутные картинки… Несмотря на то, что Карлус снова взял слово, а увлеченный Марко время от времени вспоминал о своих обязанностях толмача, Хотен поймал себя на том, что с удовольствием тут же и захрапел бы. А ведь можно и так: устроить голову поудобнее на седле и сделать вид, что слушаешь Карлуса, прикрыв глаза…